Стало совсем темно, номера построек рассмотреть трудно. Прохожие попадались редко. Увидев идущего стороной мужчину, Рахманцев окликнул:
— Товарищ, где барак номер три?
Тот показал рукой на длинное приземистое здание, возле окон которого чьей-то заботливой рукой были посажены первые тополя.
В светлом, просторном коридоре, у входа в крайнюю комнату, висела надпись: «комендант». Рахманцев постучал. Из комнаты с вязаньем в руках вышла пожилая женщина.
— Нам бы коменданта…
— Я комендант.
Гриша вынул из кармана «препроводиловку». Пробежав глазами бумажку, женщина обратилась к ребятам.
— Справка о санитарном осмотре у вас есть?
Те уныло переглянулись.
— Что ж, придется вам ночевать пока в изоляторе, а завтра сходите на осмотр. — Женщина подошла к закрытой доске, выбрала ключ и повела ребят в конец коридора. — Располагайтесь пока здесь, — открывая дверь уютной комнаты, где стояло две кровати, — сказала она с теплотой. — У вас есть что покушать?
— Найдем, — ответил бойко Саша.
— Вода в бачке.
Задернув занавески на окнах, комендантша вышла.
— А не плохо, — оглядывая комнату, заметил Рахманцев и вздохнул: как далекий сон вспомнился родной дом, серьезная и ласковая мать. До сих пор Гриша не мог забыть ее смерти, которой он же и был причиной.
— Жить можно, — отозвался весело Балашов. Развязав мешки, принялся за еду. В дверь постучали. Оглянувшись, ребята увидели стоявшего на пороге широкоплечего парня с копной русых волос, одетого в простую косоворотку. Обветренное, с открытым взглядом серых глаз, широкое лицо улыбалось. Шагнув в комнату, он спросил:
— Новички?
— Ага.
— Будем знакомиться. Я — комсорг молодежной бригады каменщиков Василий Поздняков, — подойдя к ребятам, он крепко пожал им руки. — Комсомольцы? Откуда прибыли?
Гриша ответил.
— На учет еще не встали? Но ничего, завтра все устроим, — произнес Поздняков успокаивающе. — Где раньше работали?
— Я трактористом в колхозе, а Саша — прицепщиком. У него еще есть специальность.
— Да ну тебя, — Саша подтолкнул локтем друга.
— Какая? — спросил Поздняков.
— Он мастер играть на гармошке, привез ее с собой, — показал Гриша на однорядную гармонь, лежавшую в углу.
— У нас в красном уголке два баяна есть, играй на любом.
— Я на них не умею.
— Научим, — уверенно произнес Поздняков и спросил деловито: — Каменщиками не работали?
— Нет, да и неохота с кирпичом возиться, — ответил Рахманцев.
— Привыкнете. Многие ребята так говорили, а теперь их не оторвешь от дела. Старым каменщикам не уступают. — Взглянув на ручные часы, бригадир заторопился. — Отдыхайте, а завтра я зайду за вами с утра. Боюсь опоздать в вечернюю школу, — как бы оправдываясь, сказал он.
Выпал снег, закрыл болотные кочки, отводные канавы, метровым слоем лежал в котлованах, выравнивая фундаменты с верхним слоем земли. В январские морозы застывал бетон. Железо обжигало пальцы рук. В бригаде Позднякова начался ропот.
— Целый час на уборку снега уходит, а кто будет платить, господь бог? — нарочито громко говорил Саша Балашов. Он приобрел уже привычки разбитного парня, купил новую гармонь, сапоги из шевровой кожи и частенько по вечерам исчезал из барака. Один раз, возвращаясь с курсов, где молодые строители обучались слесарному делу, Гриша Рахманцев увидел друга в пьяной компании молодых людей. Шли по улице, весело горланя песни под балашовскую гармонь. Рахманцев решительно шагнул к ним и, взяв за руку Сашу, потянул его за собой:
— Пошли домой?
Пьяная компания зашумела:
— Не трожь гармониста!
— Накостылять по шее — и баста!
— Наставник нашелся!
Один из парней уцепился за рукав его полушубка и попытался толкнуть Гришу на обочину дороги.
— Ты не лезь, без тебя знаю, что делать, — Рахманцев отмахнулся от незнакомого парня.
— Сашка, иди за мной! — не оглядываясь на шумную компанию, он зашагал к бараку.
Балашов свел меха гармошки, постоял с опущенной головой и, подняв осоловелые глаза на компаньонов, произнес вяло:
— Пойду домой.
— Растяпа! — бросил один из парней. — Кислая квашня!
Балашов точно преобразился. Хмель сняло как рукой.
— Вы… — страшно выругавшись, Саша выкрикнул: — Шваль колупаевская! Да вы Тришкиного мизинца не стоите! Он в поезде смерти страдал! Мать у него погибла… Он в партизанах воевал, от Сибири до Урала пешком прошел!.. Может, за него я в огонь и воду… А ну-ко суньтесь! — положив гармонь на снег, Саша сдвинул шапку на затылок и встал в угрожающую позу. — Кто наших колхозных блинов не пробовал, подходи.
