В степях Зауралья - страница 115

Через два дня отряд прибыл в Полетаево.

Григорий Иванович остановил отряд на окраине поселка и в сопровождении командиров выехал в штаб 29-й дивизии. Настроение у партизан было приподнятое; казалось, они уже забыли тяготы тяжелого перехода, трудные дни в лесах Куричьей дачи.

В сопровождении группы политработников показался Русаков. Партизаны сняли шапки и грянули дружно:

— Да здравствует власть Советов!

— Ура!

Митинг возник стихийно.

Русаков слез с коня, поднялся на штабель дров, провел рукой по волосам и долгим, внимательным взглядом посмотрел на партизан.

— Товарищи! Доблестная Красная Армия с помощью партизан освободила родной Урал. Под сокрушительными ударами колчаковцы откатываются в степи Зауралья. Наша задача помочь Красной Армии добить врага! Вторая задача, которую командование и политотдел дивизии сегодня ставят перед нами, — взять Марамыш. — Русаков улыбнулся. Он знал настроение партизан, их горячее желание освободить родной город от колчаковцев. И, как бы в ответ на слова командира, среди отряда началось движение:

— На Марамыш!

— Да здравствует Красная Армия!

Над поселком в вечерней тишине торжественно и величаво полились звуки «Интернационала».

В голубом летнем небе плыли кучевые облака, порой заслоняли солнце, и легкие тени скользили по крышам домов, по улицам и пустырям, окрашивая их в темные, нерадостные тона. Трудовой Марамыш притих. Невидимая грань легла между окраиной, где были кожевенные заводы, и торговой слободой. Лишь на базарной площади толпа горожан, окружив тесным кольцом слепого, сосредоточенно слушала его песню. Перебирая струны самодельной балалайки, певец жаловался:

Обратив незрячие глаза на палящее июльское солнце продолжал:

Тихо звенели струны балалайки. Отдавшись песне, слепец, казалось, углубился в свои невеселые воспоминания:

Ударив сильнее по струнам, старик откинул голову:

Поведав о судьбе третьего сына, который также погиб за свободу, певец повторил грустно:

Собрав мелочь, лежавшую в рваной шапчонке, слепой поднялся на ноги и вышел с базара. Завернув за угол, он открыл один глаз и, зорко оглядевшись, прибавил шагу. Это был кривой Ераска, посланный матросом в Марамыш для очередной разведки. После того, как ушел из Куричьей дачи основной отряд Русакова, Батурин с Осокиным подтянули группы оставшихся партизан к опушке леса.

Получив сведения от Герасима, подразделения ночью обошли Марамыш и на рассвете открыли стрельбу по заставе белых. В городе начался переполох.

Штейер, поспешно одевшись, выбежал на улицу. В сумраке наступающего утра метались полураздетые колчаковцы. Слышались ругань, беспорядочная стрельба. Рота каппелевцев открыла огонь по своим бегущим заставам.

Панику усилил грохот взрыва гранаты, брошенной каким-то ошалелым белогвардейцем на центральной площади. С трудом собрав солдат, Штейер вывел роту из города. На косогоре по-прежнему шла стрельба. Укрываясь за деревьями, не прекращая огня, партизаны отходили в глубь бора. Постепенно рассеиваясь, они внезапно исчезли. К полудню Штейер с каппелевцами вошел в село. Начались повальные обыски. Подозрительных сгоняли на сельскую площадь.

Арестованные тесной кучкой жались к ограде одного из домов, поглядывая с опаской на колчаковцев. Были тут женщины, старики, инвалиды. Полуденное солнце заливало ослепительным светом ближайшее озеро, гумны, деревенскую площадь и тесную толпу, стоящую в окружении солдат. Константин Штейер, гарцуя на коне, зычно крикнул:

— Кто имеет в семье партизана, выходи!

От ограды отделилась большая группа стариков и женщин.

— Выпороть! — подал он команду.

Точно стая волков, накинулись солдаты на беззащитных людей. Неожиданно с крыши прогрохотал выстрел. Схватившись за луку седла, Штейер сунулся головой в гриву коня.