Я ворочался на диванчике до самого рассвета. Потом сходил в город, выпил чашку чаю и съел сандвич с ветчиной, стараясь хоть как-нибудь справиться со своим нетерпением. Занялась серо-розовая заря. По прогнозу ветер ожидался западным, кое-где с туманом.
Я вернулся на судно и сделал приборку, не потому, что я так уж люблю порядок, а чтобы хоть чем-нибудь занять себя. Я драил палубу уже в третий раз, когда на краю понтона появился Тони Фултон, возвышаясь над людьми, сновавшими между причаленными лодками.
— Еле добрался, — сказал он, бросая свой мешок на палубу.
У него был неопрятный вид. Прямые сальные волосы палками свисали вниз. На подбородке была видна многодневная щетина. Лодка даже качнулась, когда он взошел на нее. Я завел двигатель. Тонн пошел к выходу из гавани, держа руль твердой рукой.
— Куда идем? — спросил он, когда мы выходили из внешних ворот.
— На север, — ответил я.
Мы вышли в серые воды Ла-Манша. Слева по борту виднелись маленькие белые группки домов вокруг Норт-Форленда. Начался сильный отлив. Я включил УКВ-радио на 72-й канал. Мы шли медленно преодолевая отлив.
— Что нам надо сделать? — спросил Тони.
— Встретим здесь кое-кого. Он войдет в устье в прилив. Скорее всего через Хорз-Ченнел.
— Ах так! — сказал Тони. Казалось, он лучше выглядел по сравнению со вчерашним днем.
Тут заработало УКВ-радио:
— "Опал", «Опал», я «Тигр»-один. Никого не вижу. Прием.
— Благодарю вас, пока все. Конец связи.
Мне стало не по себе. Я не мог думать, что произойдет, если они не появятся сейчас. Приливы и отливы создают сильные течения на мелких протоках устья Темзы. Идти против отлива в устье реки — гиблое дело. Уже было одиннадцать часов. Всего два часа до низкой воды. Если Деке сейчас не ближе десяти миль от Норт-Форленда, то это все равно что он нигде.
Тони спросил:
— А что это за тип?
— Тот самый, который творил все эти безобразия в «Саут-Крике».
— А почему вы не обратились к помощи закона? — сказал Тони.
— У него женщина на борту. Он прикончит ее, как только услышит что-нибудь о законе. Нам надо быть благоразумными.
— Ну что ж, — сказал Тони. — Надо — так будем. Прошел час. Вода уже спала. Мы могли видеть берег с западной стороны. Друг Эмили так и улетел, ничего не заметив. Теперь прилетела сама Эмили. Мы стояли на якоре. Я, сидя в кабине, курил самокрутки Тони. Мне казалось, все пропало. Он не придет. В четыре часа Тони подумал вслух:
— Они прозевали прилив. Думаю, можно идти домой.
— Нет, — сказал я.
И не потому, что Тони был не прав, а потому, что просто не хотел сдаваться.
— А если он придет в следующий прилив?
— Да? — язвительно сказал Тони. — Будет темно, как у вас под шляпой. Его и не увидишь.
Я спустился вниз и взял микрофон. Да, мы-то можем их и не увидеть. Но Эмили увидит.
Я взял большую карту Ла-Манша. При помощи навигационной линейки проложил курс от Ле-Трепорта до Норт-Форленда. Потом нажал кнопку передачи и сказал:
— Пройдите миль шестьдесят к Ле-Трепорту, курс сто восемьдесят градусов.
Я слышал звук ее двигателя, когда она подтверждала прием. Я свернул еще одну сигарету и подождал еще немного.
Прошел целый час. Солнце садилось, начинался прилив.
Наступали сумерки.
— Слава Богу, — сказал Тони, — теперь мы наконец можем идти домой?
Я уже готов был ответить ему, как включилось УКВ-радио:
— Вижу лоцманский катер. Темно-зеленый. Один человек у штурвала. Он в двадцати милях к востоку — северо-востоку от Дюгенёсса. Идет к вам. Все.
Это наверняка Деке.
— Благодарю вас, — сказал я в микрофон. У меня отлегло от сердца.
— Нам надо перехватить его. Вы можете еще остаться ненадолго там, наверху? Прием.
— Могу, — сказал далекий голос Эмили.
— Поднимай якорь, — приказал я Тони. — Снимаемся. Солнце уже село за горизонт, когда мы пошли к югу. В сиянии вечерней зари я увидел голубые холмы Кента и в голубом просвете неба сверкнул серебряный крестик самолета. Я нажал кнопку передачи УКВ-радио и сказал:
— Подверните правее.
Серебряный крестик самолета выровнялся и блеснул в лучах заходящего солнца.
— Ну что там? — спросил я.
— Ваш друг примерно в десяти милях. Курс сто семьдесят восемь градусов.
