Она похлопала рукой по краю красного альбома.
— Все это — не доказательства. Но толковый адвокат, не приученный вилять задом, легко может превратить их в доказательства.
— И вы передадите это в полицию?
— У него полно своих людей в полиции. Здесь, в Испании, его не ухватить.
— Но они не могут выдать его кому-нибудь?
— Нет, — ответила она, — но, может быть, ему самому потребуется куда-то поехать. Например, в Англию, Германию, куда угодно. У него любые паспорта, он заказывает чартерные рейсы, чтобы трудно было узнать, куда он летит. У него никаких проблем. Он имеет массу верных друзей. Но когда он в следующий раз выедет из этой страны, я разузнаю, куда он направился, сообщу полиции, и они его загребут.
Я спросил:
— И как долго придется этого ждать?
Она улыбнулась, и это была жесткая улыбка.
— Не так уж долго. Он собирается со дня на день в Англию.
— Откуда вы знаете?
— Ваш друг Поул Уэлш помогает ему.
— Поул?
— Они в клубе говорили об этом. В расчете, что я их не пойму. Он очень высокомерен с женщинами, наш Деке. Но у него тяжело больна мать.
— Его мать? — Ужасная старуха.
— Как он поедет и когда?
— Спросите Поула, — ответила она. — Мать Деке живет в городке, который называется Ширнесс. Она не может выехать из страны. Она очень больна. Эти Келльнеры — дружная семья.
— Блекахи. А откуда вы знаете?
— Он сам мне сказал. — Она пожала плечами. — Ее портрет висит в его доме.
Я вспомнил изображение ужасной Пожилой леди в «Nucstro Casa».
— Я видел портрет, — сказал я.
— Он ставит перед ним цветы. Она умирает. Хелен выглядела очень усталой. Я спросил:
— И как долго вы собирали эти... доказательства?
— Три месяца, — ответила она. — Три проклятых месяца.
Она отпила виски, и ее лицо изменилось, потому что она старалась сдерживать слезы. Но это ей не удавалось.
Я встал, сел с ней рядом, обнял ее и сказал:
— Успокойтесь, не дергайтесь хотя бы сейчас.
Ее тело напряглось в моих руках. Она положила голову мне на грудь. Слезы пропитали насквозь мою рубашку. Потом она расслабилась, подняла голову.
— Все в порядке, больше не буду.
Хелен села, вытерла глаза и сказала:
— Вы согласны лечь со мной в постель? Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь был со мной.
— Все равно кто?
Она улыбнулась:
— Именно вы. Ирландец, или, как вас называет Поул Уэлш, мой ирландский выродок.
Мы поднялись наверх. И на ее большой белой кровати под теплым ветерком, дующим со стороны зонтичных сосен, занялись любовью. Все получилось просто, прямо и нежно. Мы ушли от всего мира и от всего того, что в нем было плохого. А потом она лежала в моих объятиях и смотрела на отражение своего стройного тела в окне.
Хелен сказала:
— Это первое нормальное дело, которым я занимаюсь за последние месяцы.
Она повернулась навзничь, взяла мое лицо в руки и поцеловала.
И я заметил, как пластична линия ее спины.
— Не возражаешь, если мы проделаем это еще раз? — Иди ко мне...
Я увидел, как сверкнула в улыбке белая полоска ее зубов. И тут раздался звонок телефона.
— Не подходи, четыре утра...
— Это, наверное, Джеки. Ему необходима поддержка.
Она подняла трубку и ответила. Акцент нижнего Ист-Сайда появился снова.
— Что, мой дорогой, бедный Джеки?
Телефон что-то бормотал ей в ухо. Я играл короткими золотыми волосами у нее на затылке. И вдруг она воскликнула:
— Что?
Голос на другом конце провода был громким и возбужденным. Она ответила:
— Бедный мой, сладенький. Отдохни, детка. Все уже позади. Иди домой и прими эту маленькую таблетку.
Голос в трубке снова забормотал.
— Мы позавтракаем. Будет много сладких пирожных у Пепе, как ты любишь. Верь мамочке.
Бормотание закончилось. Она положила трубку, и я переспросил:
— Мамочке?
— Джеки просто большой ребенок. А собак у Деке снова выпускали.
Она села, обхватив колени руками. Ее голос звучал напряженно.
— Там был какой-то человек у него в саду. Пожилой англичанин. Джеки сказал, что он сильно кричал.
Я быстро сел на кровати.
— Собаки разорвали его?
— Они свалили его. Джеки сказал, что он не мог на это смотреть.
Ее голос звучал ровно и монотонно, она как бы старалась подчеркнуть, что говорит все это потому, что должна, а не потому, что хочет. Я был уже в брюках и надевал ботинки.
