Наконец они подошли к Стене. Оглядев площадь перед ней, Маркевич сказал:
— Вот это уже что-то. Вы, наверное, приходите сюда почти каждый день, а, рабби?
— Я был здесь несколько раз.
— Ну и дела, я думал, вы приходите каждый день, я имею в виду, молиться.
— Нет, мистер Маркевич, я не вижу в этом необходимости. Молитвы не становятся сильнее из-за того, что прочитаны у Стены.
— Мы можем идти прямо к ней? — спросил Кац. — Или надо купить билет, сделать пожертвование — вон парень за стойкой…
— Он просто раздает бумажные кипы тем, у кого нет головных уборов. Нет, вы можете идти прямо к Стене. Здесь нет никакой платы.
— Представляешь, Кац, никакой платы. И даже пожертвований. Послушайте, рабби, — Маркевич впервые понизил голос, — не могли бы вы помолиться за нас? Мы имели в виду какую-нибудь особую молитву, чтобы вы попросили об успехе нашего предприятия…
— Особенно о финансировании, — сказал Кац.
— Правильно, особенно о финансировании, но я думал о нашей затее в целом.
Рабби покачал головой.
— У нас каждый молится за себя, мистер Маркевич. У евреев нет посредника между человеком и Богом. Вы можете стать поближе к Стене, если вам кажется, что это будет эффективнее, и высказать все, что у вас на душе.
— Но понимаете, я не знаю ничего на иврите, разве что пару молитв, вроде благословения на хлеб или вино…
— Я уверен, Бог поймет, если вы будете говорить по-английски и даже если просто подумаете об этом.
— Вы думаете, Он не будет против, если это касается бизнеса? В конце концов, это для блага страны.
Рабби улыбнулся.
— Люди просят о чем угодно. Некоторые даже пишут маленькие записки и засовывают их между камнями. Видите?
— Да. — Маркевич оглянулся и, увидев, что на него никто не смотрит, вытянул несколько скатанных бумажек. Он развернул одну и, поскольку она была на иврите, передал рабби. — Что тут написано?
Рабби прочел: «У меня шесть дочерей, и моя жена беременна седьмым ребенком. Всемилостивый, пусть это будет мальчик, чтобы он мог прочитать кадиш по мне и моей жене, когда мы умрем».
Маркевич развернул другую, рабби прочел и перевел: «Моя жена больна. Она в тягость и себе, и мне. Или забери ее к себе, милосердный Г-дь, или дай ее выздороветь».
Маркевич покачал головой и сочувственно поцокал языком. Ему надо было оправдать свое вторжение в чужие беды.
— Не то, что Маркевич сует нос в чужие дела, рабби. Он просто хочет получить общее представление. — Он развернул третью. — О, эта на английском. Это что-то похожее, — и он прочитал вслух: — «Телефоны Америки — 52, IBM — 354, Крайслер — 48, Дженерал Моторс — 81. Я прошу не о богатстве, только о достаточной прибавке, Господи, чтобы я спасся от банкротства».
Он тщательно свернул бумажки и вложил в щель.
— Стоит попытаться, Кац. Дай мне карандаш и листок бумаги.
Рабби ждал, пока они написали свою просьбу и затолкали в трещину между двумя камнями. Они стояли перед Стеной, бормоча какие-то известные им обрывки на иврите. Даже на некотором расстоянии он слышал голос В.С. Маркевича, произносившего благословение на вино, благословение на хлеб и потом, после паузы, четыре вопроса, которые задает самый младший ребенок во время пасхального Седера. Затем пару минут Маркевич стоял молча, крепко закрыв глаза и сосредоточенно наморщив лоб. Наконец, он произнес:
— Об этом В.С. Маркевич просит, Господи, — и сделал шаг назад.
Люди продолжали прибывать, и, повернувшись, чтобы уходить, они увидели группу американцев, преуспевающих людей среднего возраста, как и они сами. Один, в черной шляпе и более скромной одежде, скорее всего был раввином, сопровождавшим их в поездке.
— Просто разойдитесь и станьте вдоль Стены, — распоряжался он. — Не бойтесь. Не робейте. У вас столько же прав находиться здесь, как у любого другого. Все откройте шестьдесят первую страницу…
Маркевич многозначительно посмотрел на Каца и кивнул в сторону молящихся американцев.
Они оставили Стену и взяли такси до площади Циона, прошлись по улицам Бен-Иегуды и Яффо, деловому району нового города. Узкие улицы и маленькие скромные магазины явно разочаровали их.
— Да уж, это вам не Пятая авеню, а, Кац? — сказал Маркевич.
