— Дело было не столько в этом, сколько в том, что проститутку звали Рахель[49], а вора Барух[49].
— И все же, если бы здесь не было проститутки по имени Рахель и вора по имени Барух, это было бы не нормальное, созданное на этой земле государство, а скорее музей вроде колониального Уильямсбурга[50], где людям платят за то, что они разгуливают в костюмах времен колоний. Туда хорошо зайти ненадолго, как в любой музей, но ты не могла бы жить там. А тут прямо наоборот. Я не думаю, что хотел бы приехать сюда с кратким визитом, но думаю, что мне понравилось бы жить здесь.
— Так ты действительно всерьез об этом думаешь?
— Да, всерьез.
— А раввинат? — тихо спросила она. — Ты думаешь о том, чтобы выйти из него?
Он ответил не сразу, и некоторое время они ехали в тишине.
— Я не боюсь признать вероятность того, что мог совершить ошибку.
Каждое воскресенье после полудня, если позволяли погода и дорожные условия, Эл Беккер заезжал за своим старым другом Джейкобом Вассерманом и брал его на прогулку. Вассерман был первым президентом храма, его настоящим основателем, Беккер поддерживал его в течение трудного периода становления и сменил на посту президента. Раньше они встречались на воскресных заседаниях правления, но поскольку теперь ни один из них там не бывал, эти встречи им заменила прогулка. В основном они говорили о делах храма; это был их единственный общий интерес.
Был теплый, ясный день, случайный теплый день в марте, предвестник прекрасной весенней погоды, которая иногда бывает в Новой Англии, и Вассерман уже сидел на веранде в пальто, когда подъехал Беккер.
— Я получил открытку от рабби, — приветствовал его Беккер.
— Я тоже.
— И что сказано в твоей? — Беккер был маленький, коренастый, с низким, скрипучим голосом, в котором всегда звучали агрессивные нотки, усиленные манерой вытягивать при разговоре шею, словно он бросал вызов слушателю.
— А что скажешь в художественной открытке? Фотография Стены. На обороте написано, что он хорошо проводит время. По правде говоря, я думаю, что написала ее ребицин, а он подписал.
— У меня то же самое. Знаешь, Джейкоб, иногда я не понимаю рабби. Сейчас в храме мы его самые большие сторонники, мы боролись за него, не знаю, сколько раз, а он не может придумать ничего лучше, кроме как послать нам паршивую открытку, написанную к тому же его женой.
— Да? Когда ты уезжаешь в отпуск, ты пишешь письма? — В английском языке Вассермана чувствовался не столько акцент, сколько особая забота о правильном произношении.
— Это другое дело.
— Ты посылаешь открытки, как прошлым летом, когда вы поехали в Калифорнию. И писала их миссис Беккер. Я прав?
— Конечно, но это другое дело. Для меня это вопрос дружбы. Но для него это деловой вопрос. Он уезжает на три месяца — идея и сама по себе не слишком хороша, да еще в ситуации, когда правление со своими чинушами пытается тебя выжить. В такой ситуации ты должен находиться поблизости, чтобы иметь возможность дать отпор. А он уезжает, причем без контракта. Совсем уж неразумно, особенно, когда видишь, что на подмену тебе берут такого лихача. Конечно, мы знаем только со слов Марти Дрекслера, будто он сам этого хотел. Я не исключаю, что этот маленький ублюдок поставил рабби в такое положение, что тот вынужден был отказаться от контракта, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. А гордость не позволила ему прийти к нам и сказать, что Дрекслер надул его. Так напиши нам, тем, кто тебя поддерживает, спроси — как обстоят дела, что происходит? Предложи какую-то стратегию. По крайней мере, дай нам знать, когда ты возвращаешься, чтобы мы могли приготовиться…
— Ах, Беккер, ты умный человек, но не достаточно умный, чтобы понять рабби. — Он медленно поднялся на ноги, и Беккер подал ему руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам. — Ты всегда не понимал его. Рабби никогда не пускается на уловки, всегда говорит именно то, что хочет сказать. Он сказал, что хочет взять отпуск; он устал и хочет отдохнуть. Отдохнуть, понимаешь? Что такое отпуск для всех нас? Зимой мы едем во Флориду немного погреться. Летом — прячемся от жары в горах. Мы видим новых людей, уходим от дел. Жена не занимается домашним хозяйством. Это просто небольшой отдых. Но для такого человека, как рабби, это нечто большее. Ему не нужен такой отдых, как тебе или мне. Когда он перестает работать, это означает, что он хочет сделать переучет.
