Микадо не мог разговаривать непосредственно с простыми смертными. Поэтому, желая задать нам какой-нибудь вопрос, он шептал его своему гофмаршалу, тот шепотом передавал послу, а уже посол обращался к нам. Такой же сложный путь, только в обратном порядке, проходили и наши ответы. Микадо интересовался, где мы служили, как доехали до Японии, нравится ли нам его страна и т. п. Ответы, разумеется, были такого же общего характера, как и вопросы.
Все это время свита императора пребывала в величественной неподвижности.
Но вот император слегка кивнул. Мы ответили глубоким поклоном. Затем, не поворачиваясь спиной, стали задом пятиться к выходу, сталкиваясь друг с другом, наступая на ноги, отвешивая установленные церемониалом поклоны с середины зала и при выходе. Вероятно, мы были очень смешны в тот момент.
Вскоре нам пришлось быть свидетелями пышных торжеств, устроенных японским правительством в честь взятия Циндао. Это был один из крупнейших портов в Северном Китае, находившийся с 1898 года в руках Германии. Воспользовавшись благоприятной обстановкой, создавшейся во время мировой войны, японцы осадили порт и быстро сломили сопротивление слабого германского гарнизона. Чисто военный успех был небольшой, но японское правительство придавало ему особое политическое значение.
Улицы украсили флагами. В некоторых местах были воздвигнуты большие триумфальные арки. Трамваи сплошь увешаны пестрыми плакатами с символами побед японской армии и флота. По вечерам устраивались многолюдные процессии с фонариками, которые так любят японцы.
В честь дипломатических миссий союзных держав и представителей их колоний было устроено торжественное заседание в Хиба-парке, в центре Токио. Русский посол как старейшина дипломатического корпуса держал пространную речь, в которой указывал, что в настоящее время благодаря огромной победе, одержанной японской армией у Циндао, Восточная Азия освобождена от «германского деспотизма». После речей следовал неизменный обед.
Празднества завершились колоссальным шествием населения Токио в честь своей армии. В тот день с самого раннего утра толпы народа стали собираться в в Хиба-парке. Следует заметить, что почти каждый японец даже среднего класса состоит членом какого-нибудь общества или кружка. Каждое такое общество имело соответствующий флаг, около которого выстраивались его члены. По отчетам газет, в процессии участвовало до двухсот тысяч человек.
Наступил вечер. Каждый японец зажег свой фонарик. Под звуки многочисленных оркестров, под громкие крики «банзай» нескончаемый поток людей хлынул из Хиба-парка сначала к императорскому городку, а потом расплескался по главным улицам столицы. Патриотический угар владел толпой. Какие-то люди исступленно призывали к ожесточенной борьбе с врагами, к утверждению могущества империи микадо...
В начале декабря пришла телеграмма из Петрограда. Начальник Главного артиллерийского управления предписывал мне немедленно вернуться в Россию, чтобы отправиться в новую командировку. В тот же день вечером я покинул Токио, направляясь в Цуругу.
Перед отъездом я получил особый подарок как знак внимания со стороны офицеров токийского арсенала. Мне приподнесли японский клинок изумительной по узору дамасской стали. Японцы издавна славились такими изделиями. По-видимому, еще и теперь у них сохранились мастера, изготовлявшие это прекрасное оружие.
Поезд пришел в Цуругу рано утром, отплытия парохода надо было ожидать еще несколько часов. Я решил воспользоваться этим временем, чтобы осмотреть окрестности порта. Мое внимание привлек ряд палаток. Из них выходили японские солдаты в рейтузах цвета хаки. Они шли к близлежащим водоемам и фонтанам, чтобы умыться после сна. Выезжая из Токио, я знал, что после взятия Циндао большая часть войск уже возвращалась к месту постоянного квартирования. Это, вероятно, и был один из полков, высадившихся в Цуруге.
Подходить близко к солдатам нельзя: меня могли заподозрить в шпионаже. Поэтому я остановился на некотором отдалении от палаток.
О присутствии наблюдателя-европейца, по-видимому, сообщили кому следует. Ко мне приближались два японских офицера. Один из них вдруг заулыбался и отдал честь. Я узнал его. Это был офицер, хорошо владевший русским языком и служивший нам переводчиком на приеме у военного министра.
