— Наши родители слишком многое пережили.
— Они тоже считают, что в этом я виноват?
Майкл кивнул.
— Тогда нам будет непросто.
— Нам надо все обсудить.
Я дал ему свою карточку с домашним и мобильным телефонами.
— Вы даете мне свой домашний? — удивленно спросил он.
— Я верю в то, что сказал вам. Решайте, будете ли вы мне помогать, и дайте мне об этом знать, но я в любом случае не отступлюсь.
Майкл колебался — возможно, уже готов был пожать мне руку, но не стал. Разговор был закончен.
Майкл и Деннис пошли к «мустангу». Гордон сел в пикап. Они уехали, и мы остались в тупике вдвоем.
— Ее братья… — вздохнул Пайк.
— Да, — отозвался я.
Вернувшись домой, я нашел карточку Бастиллы. Оперативники наверняка выяснили, на какие номера звонил Берд перед смертью и с каких звонили ему. Репортер, будь он настоящим, объявился бы, и Бастилла об этом знала бы. Я не рассчитывал, что она скажет мне правду, но мне была важна ее реакция.
— Бастилла, это Коул…
— Привет! Спасибо, что передали материалы. Леви их прислал.
— Мне это не составило труда. Не могли бы вы сказать, не поступало ли на телефон Берда звонка от журналистов, репортеров, новостных агентств?
— А почему это вас интересует? — насторожилась Бастилла.
— Девушка по имени Айви Казик привозила ему продукты из магазина. Берд сказал ей, что какой-то репортер пишет книгу о том, как его чуть не засудили по делу Ивонн Беннет. И еще сказала, что этот человек приходил к Берду незадолго до его смерти.
— Кто такая Айви Казик? — спросила после короткой паузы Бастилла.
— Она снимала комнату на Ансон-лейн. Помогала Берду, когда тот не мог сесть за руль. Возможно, вы захотите с ней познакомиться.
— Как пишется ее имя?
Я назвал имя по буквам и дал адрес Айви Казик.
— Бастилла, и еще…
— Дело закрыто, приятель. Мы со всем разобрались.
— Да? А звонил ли Берд тем, кто мог поставлять ему болеутоляющее? Откуда он брал оксикодон?
— Откуда вам известно про это?
— Я полагаю, вашу группу слишком рано распустили.
— Не вашего ума дело! — Она повесила трубку.
Я принял душ, обработал ссадины. Переодевшись в чистое, я почувствовал себя лучше. Но меня все еще беспокоили некоторые туманные моменты. Я не мог понять, зачем Чену велели сопоставлять неизвестно с чем образчики с одежды Дебры, взятые через столько недель после ее смерти. Если бы результаты указали на Лайонела Берда, об этом бы раструбили в новостях, значит, это не Берд.
Майкл Репко позвонил в половине девятого. Он говорил тихо, словно не хотел, чтобы его подслушали.
— Если хотите поговорить о Дебре, можно. Только, боюсь, это будет нелегко. Все здесь считают вас виновным.
— Майкл, я это понимаю. Куда мне подъехать?
Он назвал адрес и просил приехать утром, в десять.
— Хорошо. Буду в десять.
— Хорошо бы из этого что-то вышло, иначе мы вернемся к тому, на чем остановились, — сказал он и повесил трубку. Жесткий парень.
На следующее утро тело у меня ныло, а лицо напоминало помидор без шкурки. Зарядка и душ помогли размять мышцы, но с лицом ничего поделать было нельзя. Я пытался поесть, но безуспешно — слишком волновался перед встречей с Репко.
Я перечитал все, что у меня было по Дебре. Полицейского протокола у меня не было, но в бумагах, которые дал Чен, было указано, что начали вести расследование детективы Роберт Дарси и Дэвид Мэддакс. Мне очень хотелось узнать, вошли ли они в состав опергруппы.
Когда я перечитывал газетные статьи, меня снова поразило сходство между историями Дебры Репко и первой жертвы, Сондры Фростокович. Обе белые, образованные, работали в центре города, их деятельность так или иначе была связана с городским советом. Может, эти обстоятельства были существенными, но я не понимал, как это определить.
Я все перечитывал материалы, а потом понял, что тяну время. Мне не очень хотелось представать перед Репко, но я оделся и поехал.
Семейство Репко обитало в милом доме в приличном районе к востоку от Роуз-Баул. Я оставил машину на улице, прошел по длинной, вымощенной булыжником подъездной аллее, позвонил в звонок. Трудно было идти на встречу с людьми, которые считали меня ответственным за смерть их дочери.
