Вот они подошли к группе, в которой находилась Либби. Дженни чему-то беззаботно смеялась. Ее глаза сияли от счастья, лицо озарялось ослепительной улыбкой. Она наслаждалась жизнью, и Либби вдруг почувствовала себя старухой, холодной и застывшей, которую мучит нестерпимая боль. Но она тоже улыбалась и болтала всякую чепуху, как и многие вокруг.
Каждый раз во время танца она видела их. Дженни, высокую и стройную, в объятиях Адама, улыбающуюся ему. Адама, склонившего к ней свою темноволосую голову. Она видела, даже не глядя на них. И это был длинный, нескончаемо длинный вечер.
Когда ехали в машине Дона по направлению к ее дому, он спросил:
— Ну, я думаю, вечер оказался не таким плохим? И закуски были неплохие, правда?
— А разве они были? — Она не могла вспомнить, что было в буфете. Помнила лишь, что он располагался вдоль одной из стен, и с трудом могла припомнить, какого цвета и какой формы были отдельные блюда. Она пила и ела, но не замечала, что это было. Поблагодарив, она поцеловала Дона в щеку и пожелала ему спокойной ночи. И когда дядя Грэй поинтересовался, хорошо ли они провели время, она ответила: — Думаю, что не так плохо.
Она прошла в гостиную и, опершись на спинку его стула, посмотрела на него сверху вниз.
— Я полагала, ты вернешься домой только завтра.
— Мы закончили пораньше.
— Боюсь, ты просто хотел проигнорировать этот вечер танцев в гольф-клубе.
Он улыбнулся, согласившись с ней.
— Увидев это однажды, считай видел сотни раз. Я предпочитаю бывать в своем гольф-доме, когда после партии-двух могу там посидеть, немного выпить. В моем возрасте многое быстро приедается.
Либби улыбнулась ему в ответ и направилась к себе в комнату. Она могла бы сказать: «Сегодня все было другим. Не знаю, как у мужчин, но у женщин было о чем поговорить — об Адаме и Дженни Драйвер». Она закрылась на ключ. Она никогда не делала этого, но сейчас ей захотелось побыть одной. Ей претила сама мысль, что может прийти Эми, чтобы поинтересоваться, как прошел вечер, и поговорить о завтрашнем дне. Или дядя Грэй — еще раз пожелать спокойной ночи и сказать: «И не засиживайся допоздна с книжкой».
Она сбросила туфли и легла на кровать, не сняв своего шелкового платья. У нее щипало глаза, словно в них попал песок. Как же ей теперь жить дальше? Адам и Дженни… Поведет ли он ее в джаз-клуб? Познакомит ли с Никки? Приведет ли в Сторожку лесника? Однажды он сказал: «Гость — это тот, кто вошел внутрь, а она не войдет». Но сейчас она войдет. Для нее наверняка будет «Добро пожаловать!». Он встретит ее, как когда-то встречал Либби, и они пойдут вместе через сосновый лес, мимо Семи родников.
Либби сложила пальцы в замок и сжала так, что, когда расцепила их, на ладонях остались красные полумесяцы. Адам и Дженни. Ей придется смириться и жить с этим.
Они видели, что она все замечает. Не все в этом имело злонамеренный характер. Многое выплывало в случайном разговоре, но Либби знала, что Дженни каждую свою свободную минуту проводит с Адамом. Она работала в фирме своего отца, которая занималась недвижимостью, и ее рабочий день был достаточно гибким, чтобы она могла отлучаться практически в любое удобное для нее время.
Либби видела их вместе, проезжающими иногда по городу, и Дженни всегда замечала ее и махала рукой, улыбаясь ей, и Либби, словно идиотке, приходилось тоже останавливаться, чтобы помахать рукой и улыбнуться в ответ.
Однажды, когда они с Доном обедали в ресторане, Дженни заметила их издали и начала пробираться между столиками по направлению к ним. Но Либби, увидев ее, проговорила скороговоркой:
— Я не хочу, чтобы нас было четверо, а ты?
— Ты что, шутишь? — улыбнулся Дон.
— Привет! — воскликнула Дженни. — Не хотели бы составить нам компанию?
— Зачем? — вопрошала Либби. — Чтобы испортить компанию на двоих?
— Ну как знаете, — засмеялась Дженни. Но она поняла, в чем дело. Либби была уверена в этом.
С Доном тоже не все обстояло ладно. Настал день, когда он обратился к ней со следующими словами:
— Между нами говоря, как бы ты отнеслась к тому, если бы я сказал, что, стоит тебе поманить меня пальцем, и я готов пойти за тобой хоть на край света? — Они возвращались домой из театра, и он, остановив машину, обнял ее, пытаясь убедить себя в том, что ему лишь показалось, как она вся напряглась от его прикосновения.
