Но сам лес оказался какой-то скучный. На деревьях было совсем мало листьев, и то лишь в самом верху. Нюня попробовала разбежаться — на лицо и руки липла невидимая противная паутина. Нюня поскользнулась на старой листве и даже подниматься что-то не захотелось. Рядом голенастый стебелек пробился сквозь бурую прошлогоднюю траву и стоял с горбиком старых листьев на зелененьких плечах, один, далеко от других, таких же одиноких травинок.
Фима остановился рядом и копнул эти старые листья — запахло сухой табачной прелью.
Все же Бабоныко сказала:
— Ах, какая прелесть!
— Что же тут прелестного?! — вздохнул дядя Люда. — Птицы и те не поют!
— Одна спичка — и такой лес мгновенно вспыхнет! — сказал Фима.
Ольга Сергеевна вдруг расплакалась, и Нюня ничего не могла понять, пока Бабоныко не шепнула ей:
— Фимин папа погиб в лесном пожаре.
И тогда Нюня поняла, почему дядя Люда смотрит на Фиму укоризненно. Но Фима не принял этого молчаливого выговора, а выкрикнул:
— Не забывать надо, а бороться! Если бы тот лес не был зараженный, мертвый, он бы не загорелся!
— Ну, что же поделать, друг Ефим… — растерялся дядя Люда.
А Фима:
— Четыре муравьиных гнезда на гектар леса — и лес будет здоровым! А то сначала насыпят на заболевший лес ядохимикатов, а потом в нем уже ни птиц, ни муравьев. А насекомые-вредители очухаются и живут себе без врагов и дотла съедают лес…
Все замолчали, задумались, а Нюня грустно сказала:
— Лучше бы мы в зоопарк пошли!
Дядя Люда вскочил, а потом посмотрел на часы и тоже грустно сказал:
— К сожалению, уже не успеем. Но вот что: держи-ка, друг Ефим, вот эту денежку на зоопарк. Пойдешь сам как-нибудь в свободное время и поведешь Нюню. И мороженое чтобы купил, ясно? А вы, «падмузель» Анна — так ведь вас зовут, милая Нюня? — проследите за ним, чтобы он не потратил деньги на что-нибудь другое.
Однако, если бы Нюня не напоминала, на что именно дал деньги дядя Люда, Фима, наверное, так и не повел бы ее в зоопарк, хотя до него от их ворот было всего пятьсот двенадцать, или пятьсот четырнадцать, или пятьсот одиннадцать шагов — Нюня три раза считала. Фима уж отговаривался, отговаривался: то холодно, то некогда, то у него другие дела. А сам ходил с таким пинцетом, каким Бабоныко дергает волосы у себя на подбородке, подбирал всяких букашек и тащил их к себе под микроскоп.
Наконец у Нюни лопнуло терпение.
— Фима, — заявила она, — дядя Люда сказал мне проследить…
— Ну, хорошо, хорошо! — закричал сердито Фима. — Давно бы уже сама сходила: ты же видишь — мне некогда.
— А он сказал: пойдешь сам и поведешь меня.
— Научилась бы сперва разговаривать! Ну, чего же ты стоишь? Идем, прослеживай!
— Ой, правда, Фимочка? — обрадовалась Нюня и так радовалась, что все пятьсот шагов говорила не умолкая: — Фима, как, по-твоему, парк триста — это триста зверей в парке или триста зоопарков в стране?
— Сказала тоже — триста! — усмехнулся Фима. — Не триста, а зоо. Зоо животное по-древнегречески.
От удовольствия объяснять Фима даже пошел живее, но у кассы снова засомневался.
— Почему тебе бабушка не дает денег на зоопарк? — поморщился он, вынул деньги и пересчитал.
— Мне жарко, — попробовала напомнить еще и о мороженом Нюня.
— А мне не жарко? — огрызнулся Фима и опять прочел, сколько стоят билеты в зоопарк.
Подошли к кассе мужчина и женщина и, увидев переминающихся с ноги на ногу Нюню и Фиму, умилились:
— Вы хотите в зоопарк, а денег, наверное, нет?
Нюня доверчиво взглянула на них, но вдруг мальчишка, который все время шнырял рядом, крикнул:
— У него есть деньги — он просто жадничает.
Фима густо покраснел и протянул в окошечко деньги.
Недалеко от входа помещалась слониха Меланья. Она ходила по большому деревянному помосту, и помост скрипел под ней. Кожа на ногах слонихи, как широкие брюки на клоуне, свисала складками.
— Смотри, какой ноготь! — шепнула Нюня. — Наверное, она уже старая.
Один ноготь действительно выдавался — длинный и неправильный. Слониха покосилась на них, и Нюне показалось, что Фиме стало стыдно за нее, Нюню, что она, как невоспитанная, таращится и «обсуждает».
Слониха повела хоботом, нижняя треугольная губа у нее была в волосах. На задних ногах тоже росли волосы. Она ходила так, как едет перегруженный грузовик по ухабам — медленно и покачиваясь.
