— Кто на что! Нашу семью, к примеру, содержит жена, — он сказал об этом спокойно, как будто, в их семье никогда не было споров, кто хозяин в доме.
— Тогда давайте о личном, наболевшем! — я все более удивлялась его какой — то заторможенности, как будто человек потерял всякий интерес к жизни.
— Наташенька! Я только проверю, в какой склад, какая пошла заморозка и вернусь, — сказал капитан, надевая фуражку, которую он до этого держал в руке.
Я замечала, что полицейские чины, как правило, кладут фуражку на стол, причем ровно между собой и собеседником, как перегородку, в которую нет — нет, да упирается взгляд. Военные же, как люди более деликатные, убирают фуражку с глаз, чаще всего на стул или на вешалку.
Я проводила взглядом этого несуетливого человека в форме с вытянутыми коленками. Морская форма не очень шла к его круглому лицу. У него почти совсем не было морщин, и только усталые глаза говорили, что он пожил, да и повидал немало. Но что — то меня в нем беспокоило. Когда не можешь найти в человек слабую струнку — это вызывает подозрение. Тут одно из двух: либо человек притворяется, либо его гложет какая — то глубокая печаль.
— Я к вашим услугам! — сказал, скоро возвращаясь и выводя меня из задумчивости, капитан. — Значит, семья? У меня жена, две дочери и два внука. Вот и вся семья. Все живут с нами.
— А зятья?
— Дочери разошлись. Так сложилась их судьба, — он снова снял фуражку и принялся поглаживать околыш.
— Та — ак, дочери сидят дома. Внуки учатся или в детский сад ходят. Муж карьерой доволен. А жена пашет на трех работах? — спросила я.
— Не — ет! — засмеялся капитан. — Жена на одной работе, зато пропадает там день — деньской. И много получает при этом. Впрочем, здесь нет никакого секрета — она работает заместителем директора в той же кампании, где и я.
— В управлении канала имени Москвы? — ахнула я. — Так вы ее подчиненный?
— Это никак не сказывается на наших семейных отношениях, как вы, возможно, подумали, — спокойно возразил капитан.
— И где же вы познакомились?
— Это было давно. Она же не всегда была начальником! Мы поженились рано. Я еще учился. Начались проблемы с деньгами. И мать, и жена хотели, чтобы я бросил учебу и пошел работать. Но я продолжал учиться, подрабатывая по ночам.
— Вы с детства мечтали стать моряком?
— Мечтал, конечно. И фамилия как будто обязывала — Седов. А жена, как пошла по карьерной лестнице, так и не сворачивала с этого пути, она женщина очень в себе уверенная и деятельная.
«Что — то все это не очень вяжется с заштопанными трусами», — подумала я, вспомнив забавную деталь, и спросила:
— Она у вас, наверное, и шьет, и вяжет?
— Ну, что вы? — засмеялся капитан. — Она даже пуговицу не может пришить. Я сам все дома делаю, только гладить не люблю. А вы, Наташа, любите гладить?
Люблю ли я гладить? Вот где наши точки соприкосновения. Терпеть не могу гладить. Лучше два раза постирать и три раза пол помыть, чем один раз погладить.
Так вот где собака порылась, как любил говаривать наш экс — экс — президент! Я — то думаю, кто капитану штаны штопает, а он, оказывается, сам — с — усам!
— Моя жена скорее спринтером станет, чем швеей, — усмехнулся он. — Она, если не на работе, так на тренировке, — продолжал после небольшой паузы капитан. — Не думайте, что я этим горжусь или, наоборот, стесняюсь. Это просто факт, который меня никак не задевает.
— А что задевает? — быстро спросила я, уловив легкое волнение в его голосе.
— Странное дело, Наташа, — продолжал капитан, как будто не замечая последнего моего вопроса, — вот вы, как женщина, можете объяснить мне одну вещь, — я насторожилась, стараясь не пропустить ни слова. — У меня никогда не было ни романов, ни тайн от нее. Я никогда ей не изменял. Скорее можно предположить, что у нее были любовники, — он слегка задумался. — А она всю жизнь меня ревнует. Просто яростно ревнует! До печенок иногда достает. Это что, любовь такая, что ли?
— Любовь бывает разной, помните поговорку: любовь зла — полюбишь и козла. Казалось бы глупо это и грубо, но ведь в точку, а?
— Тогда почему она не греет, эта любовь?
