— Это она! — сказал Ромашкин. — Машина инспектора, я обратил внимание на номер.
Они долго стучали в ворота, пока в соседних домах не начал зажигаться свет — только тогда появился какой — то мужик в полосатой пижаме, который молча впустил поздних гостей и также молча ушел в глубину дома.
— Как вы посмели явиться ко мне домой? — вместо приветствия возмутилась инспектор. — И вообще, как вы меня нашли? Мало ли что ребенок?! Ничего с этим ребенком не случится. Накормят, напоят, поиграют. Уж во всяком случае, ей будет лучше, чем в семье, где никто не следит за малышкой!
— Я т-тебя задушу! — дедушка побледнел и со сжатыми кулаками двинулся на наглую заспанную даму в теплом халате.
— Вит — тя! — завизжала инспектор. — Убивают!
Из спальни вышел заспанный Витя, почесывая затылок, но, заметив, что все вещи целы, а на его благоверную никто не покушается, потерял всякий интерес к событию. Он постоял для порядка в комнате, налил себе водички и ушел досматривать сны.
— Имейте в виду, — сказал Слепченко. — Я это так не оставлю. Я завтра же обращусь в прокуратуру!
— Хорошо! — согласилась инспектор. — Не надо никуда обращаться! Мы сейчас все решим! Не хотите ли пройти, чаю выпить!
— Мы хотим только одного: узнать, где девочка, — сказал Ромашкин, заметив, что дедушка отвернулся к стене и тяжело дышит.
— Я же и говорю, мы можем договориться, — затараторила инспектор. — Дело в том, что я не знаю адреса той женщины. То есть, я знаю ее домашний адрес, но не знаю, где ее дача. А она, по всей вероятности, на даче сейчас.
— Ну, так узнай! — не выдержал Ромашкин, стараясь не смотреть на деда, который держался за сердце. — И побыстрее, иначе, я вам гарантирую неприятности!
— Я всего лишь исполняла свой долг! — ответила дама. — А вот вы ворвались в чужой дом. У меня тоже есть собственная точка зрения на происходящие события. Здесь надо явно лишать родительских прав как родителей, так и дедушку с бабушкой. Впрочем, я сейчас все узнаю, — она стала набирать номер по мобильному телефону.
Через пятнадцать минут ей удалось узнать, где находится Анечка. Но при этом инспектор сообщила, что сама вынесет девочку, чтобы не тревожить всю семью. И что Слепченко не будет сообщать никому о том, что произошло.
— Мы согласны на все ваши условия! — ответил дедушка. — Только верните нам ребенка!
Они вышли из дома вместе. Витя, как видно, привыкший к подобному образу жизни супруги, продолжать спать.
— Может, на моей машине поедем! — предложила инспектор.
— Нет уж! Мы как-нибудь на своей! — отрезал Ромашкин, устраиваясь на заднее сиденье такси.
Из Малаховки они выбрались гораздо быстрее и вскоре выруливали на МКАД, где ночью чуть просторнее, чем днем.
— В Реутов идем! — сказал таксист, следовавший за «Фордом».
Машина повернула еще два раза направо и вскоре остановилась в одном из темных переулков.
Выйдя из автомобиля, дама подошла к такси и сказала:
— Вы не забыли мои условия? Вы не следите за мной. Я сама принесу вам ребенка! Уверяю, что он жив и здоров! Вот в залог оставляю вам свою машину.
И так как мужчины молчали, инспектор продолжила:
— Моя знакомая остановилась у родственников, и не хотела бы вмешивать их в какие — либо дела.
— Идите уже за ребенком! — грубо сказал Ромашкин, вспомнив свое детдомовское детство.
— Мы согласны на все ваши условия! — сквозь зубы добавил дедушка, державшийся, как видно, из последних сил.
Вскоре инспектор появилась на дороге, неся в руках девочку с рассыпанными светлыми кудряшками. Ни шляпки, ни куклы «барби» у ребенка не было. Она спала в том же самом платьице колокольчиком и даже не проснулась. Тонкая ручка свесилась вниз, как неживая. Инспектор передала ребенка Михаилу, который выскочил из машины и осторожно взял ее на руки. Он обнял девочку и закутал в свою куртку. Анечка поплотнее прижалась к нему и пошевелила во сне затекшими пальчиками. Мишка погладил ее ладонь.
К дому на Гороховской улице сыщики подъехали только к утру.
Когда машина остановилась, девочка открыла глазки и сказала, мечтательно глядя на Мишку:
— Папа!
Сердце Ромашкина сладко забилось и ухнуло куда — то вниз. Только за одно это слово он и сейчас бы убил Кострова, если бы тот был жив.
