— Да, конечно.
— Ну и что тогда?
— Тогда — ничего. Но, пожалуй, я предпочел бы это.
— Чему? Моему выступлению в вашу защиту?
— Да, если угодно.
— Мне как-то неудобно настаивать… — вздохнул Брюннер.
— Надеюсь, вы меня понимаете, — ответил Марк.
— Признаюсь, не слишком хорошо. Если мы и дальше будем так же хорошо понимать друг друга, то уж, право, не знаю, к чему это приведет. По-моему, дорогой, мы плохо начали. А ведь мне кажется, — могу сказать это, не хвалясь, — я умею выступать на совете… Мне думается, я обладаю как раз тем видом красноречия, который может воздействовать на совет.
— Я знаю.
— С другой стороны, не думаю, чтобы кто-либо мог упрекнуть меня в недостатке мужества. Уж я бы не стал мямлить. Я был бы тверд.
— Весьма сожалею, — сказал Марк.
— Вам нечего сожалеть. Как вам угодно, старина. Вы больше нуждаетесь во мне, нежели я в вас.
В дверь постучали.
— Откройте, — сказал Брюннер. — Взгляните, кто там.
Это был господин Оэттли.
— Разрешите войти в это гнездо заговорщиков, — жеманно пропел он.
— Помилуйте, друг мой! — воскликнул Брюннер.
— Как дела, дорогой Этьен? Я едва успел перекинуться с вами словечком. А вы как будто немного осунулись.
— Это вам кажется. Я чувствую себя превосходно, благодарю вас.
— Вы знаете, я ведь поклонник иглотерапии.
— В самом деле?
— Надо будет мне дать вам адрес одного специалиста, — сказал Оэттли и, бросившись в кресло, небрежно перекинул ноги через подлокотник. (Он всегда держался очень свободно. Ему была свойственна какая-то наигранная беспечность. Многие считали его педерастом, но ошибались. Он довольствовался теми преимуществами, которые давала ему такая репутация: при нем говорили, не стесняясь, его не опасались.)
— Ну что ж? — спросил он. — Как идут переговоры? Что вы думаете о моем предложеньице?
— Само по себе оно кажется мне превосходным, — ответил Брюннер, — но мы еще не…
— Не думаю, чтобы мы смогли его принять, — перебил его Марк.
— О! Я в отчаянии! — Оэттли вскочил с кресла и направился к двери. — Мне бы так хотелось, чтобы этот вопрос решился полюбовно. Ведь вы понимаете, это конфликт между друзьями.
— Не сомневаюсь в этом, — сказал Марк, закрывая за ним дверь.
— Хитро придумано, — заметил Брюннер. — Теперь они в курсе дела и смогут подготовиться. Пойдемте скорей! Да поторопитесь, черт возьми!
Теперь было важно, чтобы заседание началось как можно скорее. Но когда они вошли в зал совета, там еще никого не было, кроме Ле Руа, который перечитывал протокол. Он попросил Марка его просмотреть.
— Ты записываешь слишком подробно, — сказал Марк. — Пиши только самое важное.
— Я пока еще ничего важного не уловил, поэтому я и писал все подряд… Надеюсь, ты не примешь их предложения? — спросил Ле Руа.
— Конечно, нет.
— Не волнуйся. Они в еще более трудном положении, чем ты. Я слышал, что они говорили здесь в твое отсутствие. Они просто умирают от страха, что ты…
Марк резко обернулся в сторону Брюннера.
— Молчи, молчи, старик, — прошептал он.
Почти в то же мгновение взгляд Брюннера потускнел и лицо приобрело отсутствующее выражение.
В зал вошли под руку Ласери и Оэттли.
Мысли Брюннера были уже далеко. Облокотившись на каминную полку, он произносил про себя свою речь, которую ему так и не удастся сказать.
Заседание возобновляется в 10 часов 50 минут.
Председатель. Слово предоставляется господину Брюннеру.
Господин Брюннер. Я только что имел продолжительную беседу с господином Этьеном. Я предложил ему свои услуги и должен поставить совет в известность, что господин Этьен не счел возможным их принять.
Господин Оэттли. Что вы думаете насчет этого отказа?
Господин Брюннер. Мое личное мнение не представляет в данном случае никакого интереса.
Господин Дус. Совет воздает должное вашему бескорыстию.
Господин Ласери. Мы констатируем, что господин Этьен начинает утомлять даже самых горячих своих сторонников.
Господин Брюннер. Я вам не позволю…
Председатель. Позволите вы или не позволите, а мы зашли, в тупик. Совет ставит себя в смешное положение. Мой долг сказать об этом совету.
Господин Этьен. Я прошу слова.
Голоса. Нет! Нет!
Господин Ласко. Это недопустимо.
