РЕЗОЛЮЦИЯ ПЕРВОГО КРЕСТЬЯНСКОГО СЪЕЗДА ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ О СОЦИАЛИЗАЦИИ ЗЕМЛИ
Считая, что частная собственность на землю противоречит народным интересам, съезд высказывается за социализацию земли, то есть за изъятие её из товарного оборота и обращение из частной собственности отдельных лиц и групп в общенародное достояние на следующих началах: все земли поступают в заведование центральных и местных органов народного самоуправления, начиная от демократических организованных бессословных сельских и городских общин и кончая областными центральными учреждениями. Пользование землёй должно быть уравнительно-трудовым, то есть обеспечивать потребительскую норму на основании приложения собственного труда — единоличного или в товариществе; рента путём специального обложения должна быть обращена на общественные нужды; пользование землями, имеющими не узкоместное значение (обширные леса, рыбная ловля и т.п.), регулируется широкими органами самоуправления; недра земли остаются за государством, земля обращается в общенародное достояние без выкупа; за пострадавшими от этого имущественного переворота признается лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям личного существования.
6 апреля 1917 года
ИЗ ПРОШЕНИЯ ПОМЕЩИКА В. А. БАЛАШОВА ТУЛЬСКОМУ ГУБЕРНСКОМУ КОМИССАРУ
Сего 15 апреля я послал Вам письменное заявление об оказании мне защиты против самовольных действий крестьян, чьи надельные земли окаймляют моё имение при селе Ржеве и пустоши Ясенках, и присылки от Вашего имени уполномоченного для вразумления крестьян и прекращения их самовольных выступлений. Ржевский волостной старшина, единственное лицо, коему доверено ныне наводить порядок в деревне, уже более недели тому назад уехал в Тулу, и неизвестно, когда вернётся. Таким образом, никакой власти на месте нет, и царит безудержный произвол.
Из моей Ясенковской рощи выжит лесной сторож, под влиянием угроз ушедший оттуда, лесная сторожка растаскивается по частям, равно как и двор при ней; выбраны двери, оконные рамы, перегородки, потолок, расхищен омшаник, где хранились пчелиные ульи и колоды, а также забор вокруг пасеки, порублено и увезено несколько сажаных берёз; народ безвозбранно ходит в мой лес за хворостом и дровами, и лес мой теперь остался без всякой охраны.
Крестьянская скотина пасётся, вопреки моему письменному запрету, на моих угодиях, вытравливая корма, причём пренебрежение к чужому достоянию настолько безгранично, что крестьянские лошади и коровы пускаются на выпас даже на мои поля, засеянные пшеницей и рожью, и мои посевы озимого хлеба вытравливаются и вытаптываются крестьянской скотиной.
Крестьяне запахали мои пахотные земли под посев овса, причём худшие десятины бросили необработанными, а выбирали только лучшие земли. Они запахали даже мой клевер на соседнем клине. Теперь мне негде будет кормить свою рогатую скотину и лошадей.
Я прошу вразумить крестьян, с коими до сих пор всегда жил душа в душу, по-добрососедски, и остановить расхищение моего леса и уничтожение моих посевов, остановить вспашку и засев овсом моего парового клина. Прошу о принятии решительных мер. Ибо если сейчас не будет сделано, потом поздно будет для всей России.
20 апреля 1917 года.
Владимир Андреевич Балашов.
* * *
...Весна была поздняя. Стоя у перил моста над Упой, Григорий Каминский смотрел на бурную мутную воду, по которой изредка проплывали последние льдины — ледоход прошёл, зато всё прибывала и прибывала вешняя вода, грозя затопить улицы Заречья на левом, низком берегу, который полого спускался к реке. Дул сильный влажный ветер; ему было приятно подставлять разгорячённое лицо.
Только что закончился митинг в казармах 30-го пехотного запасного полка, расквартированного в Туле, Каминский выступил там, яростно споря с меньшевиками и эсерами, — основные вопросы, естественно, отношение к власти и войне, и сейчас Григорий заново переживал все подробности этого азартного поединка. Перед глазами возникла возбуждённая, орущая солдатская масса на плацу, который замыкали серые унылые казармы; в этой толпе было много женщин, солдатских жён или невест, и сейчас Каминский подумал: «Они все были на моей стороне. Вот уж кому ненавистна война, так это женщинам».
