Семён Воронков нагнулся к уху Валентина Павловича, быстро зашептал, заикаясь от волнения.
Через минуту Пестун уже ворвался на сцену, встал перед президиумом как раз у середины длинного стола, и вид его был столь негодующ, что зал очень быстро стих, замер.
— Мы тут разговоры, дебаты, голосования... — Голос у Пестуна был хриплым, но слышали его всюду. — А большевики тем временем свои дела обделывают... Мы рассуждаем, всякие высокие материи... А большевики в арсенале оружие грузят! В Москву своим отправляют!
Буря разразилась в зале Народного дома. Кричали, свистели, топали ногами, опять многие повскакивали с мест, с разных концов неслись возгласы:
— Кто позволил?
— Бонапартисты!
— Лишить большевиков депутатских мандатов!
— Требуем объяснений!
На трибуну, покинутую Дзюбиным, поднялся Григорий Каминский.
Наверно, прошло не менее четверти часа, прежде чем зал успокоился. Глава тульских большевиков, похоже, не очень-то был огорчён этим обстоятельством.
Наконец он заговорил, спокойно и твёрдо:
— Итак, нужны объяснения. Что же, извольте. На изложение нашей позиции по данному вопросу мне нужно около часа...
Негодующий рокот прокатился по рядам. Кричали:
— У нас регламент!
— Укладывайтесь в двадцать минут!
— Чего тут долго разговаривать?
И тогда в зале поднялось сразу несколько большевиков, заранее записавшихся в прения:
— Мы отдаём товарищу Каминскому своё время!..
Григорий Каминский откашлялся: в зале давно было душно, спёртый воздух пропитался керосиновой вонью, несколько ламп уже еле чадили.
— Тут уже не раз было сказано... — Оратор повернулся к президиуму, потом обвёл неторопливым взглядом первые ряды. — Все мы, собравшиеся в этом зале, революционеры. И вот восставшие пролетарии и крестьяне берутся за оружие, чтобы защищать власть, вырванную из рук эксплуататоров. А оружия не хватает. Как в этой ситуации поступают настоящие революционеры и как предатели революции, соглашатели и капитулянты? Рассмотрим психологию и действия последних...
...Часом раньше у ворот арсенала была загружена ящиками с патронами, винтовками и наганами последняя машина.
— Всё! — еле разгибая спину, сказал комендант арсенала Павел Сергеевич. — Да, будет у меня сегодня денёк... Как бы под трибунал не угодить.
— Не угодишь! — перебил его Нацаренус, уже садясь в кабину машины. — Революция все грехи спишет. Спасибо, товарищи! Передайте оружейникам: Москва не забудет!..
...Все четыре машины тронулись разом.
Огромная луна стояла в зените, и рассеянный свет машинных фар тонул в её нереальном свете.
Павел Сергеев и Иван Михеев молча проводили взглядами последний грузовик, пока он не скрылся за углом. Некоторое время ещё слышен был натужный, со сбоями, рокот моторов; наконец его поглотила осенняя тишина. Только в русских провинциальных городах бывает она такой полной и глухой...
— Убёг! — К ним спешил Прохор Заикин с отвратительной дрожью в коленях. — Убёг Сёмка! Шкаф завалил и...
— Так... — перебил комендант арсенала, недобро глядя на Прохора. — И куда же он подался? Как соображаешь, Заикин?
— Соображаю, что в Совет...
— И я такого мнения, — сказал Иван Михеев. — Значит, мне тоже туда надо.
— Правильно! — согласился Сергеев. — А мы тут порядок наведём. — Он повернулся к обступившим их молчаливым солдатам: — Караул! По местам!..
...Было без двадцати два ночи.
Григорий Каминский находился на трибуне третий час...
Он говорил:
— ...Таким образом, как я показал на примерах Великой французской революции, революции в Германии в одна тысяча восемьсот сорок восьмом году, а также подкрепил свои аргументы ссылками на труды Маркса и Энгельса... Словом, восставший народ всегда имеет право на оружие. А какими средствами он его получает — это уже вопрос тактики. И в связи с этим я хочу заявить следующее...
Зазвонил председательствующий колокольчик. Сергей Восленский пылал негодованием, но тем не менее сдерживал себя.
— Товарищ Каминский, — сказал он, — мы вас довольно слушали. — Он посмотрел в почти наполовину опустевший зал: оставались делегаты Совета и самые терпеливые гости; посмотрел, ища там поддержки, и получил её — на трибуну и президиум дохнуло рокотом и шиканьем. — Теперь послушайте нас. И я предлагаю вам прервать затянувшееся выступление.
