Ленин наверняка обладал гипнотической силой, вручённой ему теми, кто послал его на нашу землю, в Россию. Этот парализующий волю и свободное мышление гипноз испытали на себе его соратники и близкие люди. Одни не осознавали, как бы теперь сказали, его экстрасенсорного воздействия на себя и слепо подчинялись ему (наверняка в этом ряду — Григорий Каминский), другие (Инесса Арманд) осознавали и осмысленно, с радостью подчинялись вождю, шли за ним «в огонь и в воду». Чаще — в огонь.
Эта гипнотическая сила Владимира Ильича соединялась с двумя качествами его натуры. Первое качество: убеждённость в своей абсолютной, стопроцентной правоте всегда и во всём (отсюда нетерпимость к любым оппонентам и возражениям, вызывавшим гнев, ярость, ненависть, желание немедленно уничтожить несогласного — «расстрелять», «сгноить в тюрьме», «привязать к позорному столбу» и проч.). Второе качество: полное отсутствие чувств, эмоций: жалости, страданий, сочувствия чужому горю, любви.
В этой связи одно потрясающее свидетельство. Художник Юрий Анненков («Дневник моих встреч. Цикл трагедий», том второй, страница 253, Ленинград: «Искусство», 1991), Юрий Павлович, до эмиграции в Европу в 1923 году был художником, приближённым ко двору советских вождей, писал их портреты, Ленина в том числе. После смерти вождя его пригласили в Институт Ленина, для ознакомления с документами и фотографиями — готовился выпуск нескольких книг о почившем кумире, и Ю.П. Анненкову предложили их иллюстрировать. «Ознакомление с документами продолжалось около двух недель. В облупившемся снаружи и неотопленном внутри Институте Ленина меня прежде всего поразила стеклянная банка, в которой лежал заспиртованный ленинский мозг, извлечённый из черепа во время бальзамирований трупа: одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчётливыми извилинами; другое, как бы подвешенное к первому на тесёмочке, — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха. Через несколько дней эта странная банка исчезла из института, и надо думать, навсегда. Мне говорили в Кремле, что банка была изъята по просьбе Крупской, что более чем понятно. Впрочем, я слышал несколько лет спустя, будто бы ленинский мозг был перевезён для медицинского исследования куда-то в Берлин».
То есть у Владимира Ильича напрочь отсутствовало то полушарие, которое управляет эмоциональной, чувственной деятельностью индивидуума. Любовь, нежность, сострадание, жалость... — да он просто не знал, что существуют на свете такие и подобные им чувства; он «не виноват». Кстати, полным отсутствием эмоциональной, чувственной жизни был отмечен и Иосиф Виссарионович; в этом смысле Ленин и Сталин — сиамские близнецы с общим и единым сердцем. Интересно, что оказалось под черепной коробкой у генералиссимуса, когда его снаряжали в Мавзолей, под бок к Учителю?..
Итак, триединство: гипнотическая сила, стопроцентная убеждённость — всегда и во всём — в своей правоте и отсутствие эмоционального восприятия мира — вот что в конце концов создало феномен под названием «Ленин», превративший своих ближайших соратников в послушных, самостоятельно не рассуждающих роботов — для них любая директива вождя, любой тезис его «учения», любая тактическая или стратегическая задача — руководство к действию, безусловному и немедленному.
Увы! Таким был — до 1935 года — Григорий Наумович Каминский.
Если бы — опять это «если бы!..» — история в доступном человечеству измерении знала обратный ход! И восемнадцатилетний Гриша Каминский после первой встречи с Лениным в Польше, окончательно определившей его жизненный путь, мог бы прочитать тогда такие слова замечательного русского писателя Александра Ивановича Куприна («Ленин. Моментальная фотография, 1919 год»; писателю удалось добиться короткой встречи с вождём в его кремлёвском кабинете):
«В сущности, — подумал я, — этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, — гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всём своём душевном уродстве, были всё-таки люди, доступные капризам дня и колебаниям характера. Этот же — нечто вроде камня, вроде утёса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая всё на своём пути. И про то подумайте! — камень, в силу какого-то волшебства, мыслящий! Нет у него ни чувств, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая — уничтожаю».
