— Это наверняка так! — со страстью воскликнул юноша.
— Запоминай. В субботу, послезавтра, в шесть часов вечера, ты отправляешься на дружескую вечеринку. Ну, соответственно оденься.
— Это не сомневайтесь! — засмеялся Каминский.
— Адрес: Ново-Московская улица, дом двадцать семь. Спросить Стефана Любко или Шмула Штейнбова. Запомнил?
— Разумеется!
...Митрофан Нилович Шилин, значившийся в сыскном отделении под кличкой Шило, нервничал. Обычно ранним утром он появлялся на Ново-Московской улице, неторопливо прохаживался на ревматических ногах неподалёку от дома номер двадцать семь, по противоположной стороне естественно. Благо тут было несколько бакалейных лавок и в витринах можно лениво рассматривать товары. Ждал... Обычно, кто первый из них выходил — Стефан ли Любко, стройный, стремительный, Шмул ли Штейнбов, совсем ещё мальчик, смуглый, вертлявый, всё время озиравшийся по сторонам, — за тем и шёл Митрофан Нилович, употребив всю свою умелость, многолетний опыт в деле слежки. Очень ему понравилось новое слово, сказанное недавно полковником Мстиславом Николаевичем Всесвятским на инструктаже: «Объект». «Идти за объектом». И теперь слово это агент и тайный осведомитель Шило постоянно употреблял в своих донесениях.
А ходить за «объектом» он умел! Сами посудите: более тридцати лет на службе в тайной полиции, с тех пор как ироды народовольцы царя-батюшку Александра Второго, Освободителя, порешили своей сатанинской бомбой. В ту достопамятную пору появились и в Минске народовольцы, или народники, как их ещё называли, а почему называли — молодой тайный агент Шилин не внихал, не его ума дело. Главное — получить человека и идти по следу. Постепенно эта охота, преследование, поединок, если хотите, стала главной, даже, пожалуй, единственной страстью в жизни Митрофана Ниловича Шилина. Азарт! Какой же азарт берёт тебя, когда идёшь за ним. А если он что-то почувствовал или даже заподозрил тебя, увидел — тут уж настоящее искусство требуется. Искусство преследования.
Правда, последнее время ноги стали сдавать, ревматизм проклятый, да и возраст не тот.
Впрочем, два его нынешних «объекта» (славное, славное словцо! К тому же научное) — Стефан Любко и Шмул Штейнбов особых хлопот не доставляли: молодые, дурачки, ещё не попадали в переделки, этапов не нюхали, неопытные. За ними след держать — даже и удовольствия особого нет. К тому же никогда вместе из дома, где они снимают две комнаты под сапожную мастерскую, не выходят. Всегда кто-нибудь из них остаётся сапоги тачать. Конечно, понимает Митрофан Нилович: под видом клиентов тут не исключишь социалистов этих, приходящих по своим тёмным делам. Но... За каждым не проследишь, хотя клиентура у опекаемых Шилиным небогатая. Впрочем, главная его забота — проследить, куда ходят его подопечные, с кем встречаются. И здесь агент Шило на высоте: в последнее время четыре адреса выведал.
Но вот сегодня, в этот субботний, по-летнему тёплый апрельский день!.. Все переменилось: никуда не выходят из своего дома сапожники Любко и Штейнбов. Наоборот! К ним идут и вдут люди. Уже семерых насчитал Митрофан Нилович; когда первые пошли — считал так, по привычке, потом спохватился: «Запоминать надо! Похоже, «объекты»!» А глаз у агента Шило цепкий, намётанный.
Совсем недавно прихромал на деревянном протезе вместо левой ноги здоровенный усач, в калитке незаметно оглянулся. Значит, дело нечисто, никак, слежки опасается.
«А этот? Похоже, и он к моим сапожникам направляется».
К дому номер двадцать семь по улице Ново-Московской подходил хлопец-красавец: густой чуб из-под фуражки, какие носят мастеровые, ситцевая рубаха тонким ремешком подпоясана, сапоги собраны в гармошку, через плечо гармонь. Лихой, видать, хлопец, таким в слободке у Брестского вокзала вечером лучше не встречаться. Безо всякой оглядки калитку ткнул ногой, зашагал к двери.
«Точно! И этот к ним. Что же они затевают? Побечь бы в полицейский участок, враз бы всех накрыли. Но... — вздохнул Митрофан Нилович, — нет приказа начальства — брать. Следи, и только.
Прошло ещё некоторое время. Больше к дому сапожников никто не шёл. Агент Шило, рассматривая в витрине ближайшей лавки круглые головки сыра и большие банки с китайским чаем, на круглых боках которых были изображены ажурные пагоды, вынул из кармана брюк часы-луковицу на серебряной цепке, щёлкнул крышкой: десять минут пятого.
