— Ты бы хоть узнал, спросил: что дома, как…
— А ты что, — сказал Антон, — туда… к нам ходишь?
— Хожу, — сказала Аня, — и буду ходить.
— Как отец-то? — спросил Антон.
— Лежит, — ответила Аня, — все по-прежнему. А это вот тебе Нина Семеновна передала.
Она протянула Антону сверток.
— Отнесешь обратно, — угрюмо сказал Антон. — Не нужны мне ее заботы.
— Что-о?! — крикнула Аня. — Ну, знаешь… А еще… Антон Корабельников у нас самый сильный, Антон Корабельников у нас самый справедливый, Антон… — Она вдруг махнула рукой и пошла с причала.
Антон рванулся, будто хотел побежать за ней, но сразу остановился. Исподлобья оглядел нас всех — ребята делали вид, что ничего не слышали, ничего не заметили.
— Суется куда не надо! — громко и с каким-то фальшивым задором сказал он Арсе.
— Го-ордый, — нехорошо усмехнувшись, сказал Арся, — смотри, как бы эта гордость тебе боком не вышла.
— А ну вас, — тихо сказал Антон и снова ухватился за мешок с солью.
Работу закончили в этот день поздно. Усталые, сидели мы с Арсей на ящиках у гакоборта[12] и молчали. К причалу подошла синяя «эмка», пофырчала немного и остановилась. Из нее неловко, боком вылез здоровенный командир-моряк, обошел машину, открыл и придержал дверцу. Вначале вышел мужчина в штатском, а за ним легко почти выпрыгнул на доски пристани другой моряк — невысокий, плотный, с круглым розовым лицом и небольшими рыжеватыми усиками. Я сразу заметил на рукавах его синего кителя широкие золотые шевроны. «Ого, шишка!» — подумал я и тут же увидел на груди у него Золотую Звезду на красной ленточке. Герой! У меня даже сердце екнуло — не так часто живого Героя Советского Союза увидишь. И лицо его показалось мне ужасно знакомым.
— Кто это? — спросил я Арсю и толкнул его локтем, потому что он смотрел в другую сторону.
Арся нехотя повернул голову и вдруг вскочил и вытянулся, словно по стойке «смирно».
— Это же Папанин, — сказал он. — Папанин Иван Дмитриевич…
Как же я его не узнал?! Я ведь знал, что он здесь, в Архангельске. И папа мне много рассказывал о нем, и дома у нас — в Ленинграде — была большая фотография всех четырех героев Северного полюса. Но наверно, тысячи фотографий, которые печатались в газетах и журналах, наверно, даже кинохроника — это одно, а живой человек, которого видишь вот так, рядом, это совсем другое.
Я вспомнил, как несколько лет назад в весенний ледоход по Неве плыла довольно большая льдина. На ней стояла палатка из серого одеяла, и бегала смешная кудлатая собачонка, и четыре пацана гордо размахивали красным флагом. Конечно, речная милиция быстро сняла их с этой «дрейфующей льдины». Спросили, как их зовут. Самый маленький сказал: «Папанин!», самый высокий ответил, что он — Кренкель, а двое других, конечно, были Федоров и Ширшов. Ну, а собака, само собой, — пес Веселый… Тогда, в тридцать седьмом году, в папанинцев играли так же, как и в Чапаева, даже на Кавказе играли… А я вдруг не узнал самого Папанина.
— Ты его знаешь? — спросил я у Арси.
— А кто ж его не знает! — ответил Арся. — Он у нас такими делами заворачивает. И Архангельский порт он переделал, железную дорогу почти на сорок километров проложил — от Экономии до Исакогорки, переправу через Двину наладил. А мост плашкоутный у Исакогорки видел? Дорогу так и зовут папанинская… если хочешь, то и наша экспедиция без него никуда бы…
К машине подошли Громов и Людмила Сергеевна. Потом вместе с нашим комиссаром Папанин поднялся на «Зубатку».
— Ну что, промышленники, — сказал Папанин, оглядывая нас веселыми глазами, — накормите Архангельск?
— Накормим, товарищ Папанин! Не беспокойтесь!
— А я и не беспокоюсь. — Иван Дмитриевич обернулся к подошедшему Громову и добавил: — Какие же они салаги, Афанасий Григорьевич? Орлы они, альбатросы, а не салаги. С такими — горы своротить можно. Ну, успеха вам! Как уполномоченный Государственного Комитета Обороны даю добро вашей экспедиции!
Мы закричали «ура».
Папанин козырнул и направился к трапу. «Эмка», фыркнув голубоватым дымком, ушла с причала…
А 5 июля на ходовом мостике «Зубатки» установили два пулемета Дегтярева. Мы с уважением поглядывали на строгие вороненые стволы с конусообразными глушителями. Теперь наша «Зубатка» не просто старенький траулер, а почти что военный корабль.
