Молодая женщина и не моргнула, ни одна черта въ ея лицѣ не измѣнилась — она только ниже наклонила голову и продолжала вышивать. Она и не подозрѣвала, что за спиной мужчинъ пара блестящихъ дѣвичьихъ глазъ наблюдала за ней изъ-за занавѣски — Люсиль задыхалась отъ смѣха; баронесса со своей ревнивой ненавистью къ живописи была очень забавна, и къ тому же не бѣда, если желтое лицо дѣвушки «изъ тропической страны» будетъ немного поцарапано.
Шумъ на улицѣ замолкъ; видно было, какъ расходилась толпа, и всѣ подумали, что какой нибудь маленькій бѣглецъ былъ настигнутъ преслѣдовавшей его матерью и уведенъ домой, несмотря на сопротивленіе. Баронъ Шиллингъ заперъ окно, пока другіе возращались къ столу.
Садясь въ кресло старый баронъ окинулъ испытующимъ взглядомъ столъ, онъ придвинулъ стоявшую на немъ посуду, поднялъ и встряхнулъ упавшую салфетку.
— Чортъ возьми, гдѣ же портретъ? — спросилъ онъ съ досадой. — Ты его переложила куда нибудь, Клементина.
— Я вышивала, — отвѣчала она тихо и монотонно, обрѣзала нитку и положила ножницы около себя на столѣ, не поднимая глазъ.
Подошелъ молодой баронъ, взялъ лампу и освѣтилъ коверъ; Феликсъ и Люсиль, чуть не до крови кусавшая себѣ губы, чтобы не расхохотаться, помогали ему искать… Вдругъ у одного изъ оконъ раздался шорохъ и трескъ, какъ будто ломали сухое дерево; баронъ Шиллингъ поспѣшно поставилъ лампу, раздвинулъ занавѣски, схватилъ барахтавшуюся, жалобно кричавшую Минку, пронесъ ее черезъ комнату и бросилъ за дверь.
— Неужели ты никогда не исполнишь моего желанія и не избавишь меня отъ этой злой твари, Клементина, — спросилъ онъ сердито и мрачно. — Она причиняетъ много вреда и намъ, и прислугѣ своей страстью къ разрушенію.
Молодая женщина откинула голову, на лбу между желтыми бровями образовались двѣ глубокія морщины, а узкія сжатыя губы сдѣлались такими же сѣрыми, какъ и все лицо. Она, не говоря ни слова, позвонила.
— Скажите моей горничной, чтобы она отнесла Минку ко мнѣ въ спальню и накормила ее, — приказала она вошедшему слугѣ, и снова взялась за работу, какъ будто ничего и не случилось.
Старый баронъ сердито топнулъ ногой и, гнѣвно поглаживая свои бакенбарды, подавилъ готовое сорваться съ устъ проклятіе, между тѣмъ какъ сынъ пошелъ снова къ окну и собралъ обломки дощечки.
— Вотъ счастъе-то, — сказалъ онъ весело Феликсу, послѣдовавшему за нимъ, — лицо не повреждено. Только часть волосъ отломана, но это не бѣда. Душа осталась во взорѣ этихъ глазъ, которые будутъ меня вдохновлять во время моихъ занятій. Впрочемъ, дощечки можно склеить, конечно, будетъ видно трещину, и вещь потеряла цѣну; тѣмъ болѣе я имѣю права присвоить портретъ, — онъ мой, и я его болѣе не выпущу изъ рукъ.
Онъ осторожно завернулъ дощечки въ мягкую бумагу и положилъ въ боковой карманъ.
Люсиль сдѣлала недовольное лицо.
— Боже мой, сколько шума изъ-за тринадцатилѣтней дѣвчонки! — проворчала она. — Хорошее начало! Если маленькая горбунья съ черными цыганскими глазами и на портретѣ такъ повелѣваетъ и покоряетъ себѣ всѣхъ, что же должно быть въ дѣйствительности. Берегись, Феликсъ! Она съ первыхъ минутъ причиняетъ споры и раздоры, а я не подчинюсь ни за что. Пусть она попробуетъ!
Она такъ забавно, сердито и вмѣстѣ съ тѣмъ граціозно представила жестомъ, что царапаетъ глаза, что старый баронъ восторженно крикнулъ: «великолѣпно», а Феликсъ схватилъ маленькую жестикулирующую розовую ручку и нѣжно прижалъ ее къ своей груди.
— Вѣдь я буду съ тобой, Люсиль! — сказалъ онъ задушевно.
— И другъ Люціанъ не устоитъ передъ такой очаровательной чародѣйкой такъ же, какъ и его сынъ, — засмѣялся старый баронъ, пожирая пламеннымъ взоромъ изящную фигуру дѣвушки въ объятіяхъ молодого человѣка.
— Ну, Феликсъ, когда же отправляешься?
— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
— Хорошо, такъ значитъ завтра же въ полдень. О нужныхъ бумагахъ мы позаботимся утромъ, — рѣшилъ старый баронъ. — Горничная, которая теперь хнычетъ въ отелѣ, понятно отправится вмѣстѣ съ вами.
— И ты въ самомъ дѣлѣ хочешь такъ покинуть Германію, Феликсъ? — серьезно спросилъ молодой баронъ. — Не повидавшись съ матерью своей невѣсты…
