— Хорошо, сынъ мой, итакъ не говорилъ! — сказалъ старый баронъ, опускаясь опять въ кресло. — Я не смѣлъ, хотя иной разъ у меня чесались руки упаковать тебя и отправить за море, гдѣ тебѣ по всѣмъ законамъ — божескимъ и человѣческимъ — и надлежало быть; потому что жители монастырскаго помѣстья украли тебя, украли, говорю я, такъ какъ сынъ принадлежитъ отцу — ну, да довольно объ этомъ.
Онъ такъ сильно ударилъ рукой по столу, что подносъ зазвенѣлъ — невѣстка его въ испугѣ собрала дрожащими пальцами разныя перечницы и солонки, со звономъ разлетѣвшіяся въ разныя стороны.
— Но я далъ твоей матери слово, что въ моемъ домѣ ты ничего не услышишь объ отцѣ, - продолжалъ старый баронъ. — Что мнѣ было дѣлать? Въ противномъ случаѣ я никогда бы не увидѣлъ тебя, а безъ меня они въ своей лягушачьей норѣ сдѣлали бы изъ молодой люціановской крови настоящаго негоднаго Вольфрама. Твоему отцу я никогда не могъ дать о тебѣ извѣстій… — онъ замолчалъ, сильно взволнованный; онъ самъ не ожидалъ страшнаго внутренняго волненія, возбужденнаго въ молодомъ человѣкѣ напоминаніемъ объ отцѣ.
Феликсъ вскочилъ и, бросившись къ говорившему, схватилъ его правую руку и порывисто прижалъ ея къ своей груди.
— Вы знаете о моемъ отцѣ? Живъ онъ? Думаетъ онъ обо мнѣ? — бормоталъ онъ, почти задыхаясь.
— Не волнуйся, мой милый, — уговаривалъ его старый баронъ, прослезившись отъ умиленія. — Жаль, что онъ не можетъ тебя видѣть въ эту минуту — сердце у него запрыгало бы отъ радости — онъ любитъ своего сына такъ же, какъ я моего.
Онъ бросилъ на сына украдкой печальный взоръ и вздохнулъ.
— Въ юности мы были добрыми товарищами и остались такими до сего дня, — прибавилъ онъ послѣ минутнато молчанія. — Люціанъ былъ такой же кутила, такой же веселый малый, какъ и я, и въ домѣ Шиллинга чувствовалъ себя лучше, чѣмъ у своихъ родныхъ.
Конечно, для бѣдняжки было бы лучше, еслибы онъ никогда не видалъ дома съ колоннами, а вмѣстѣ съ нимъ и ледяной сосульки, прекрасной Терезы Вольфрамъ; покидая Германію, онъ тайкомъ провелъ одну ночь у меня въ домѣ. Онъ сходилъ съ ума отъ страстнаго желанія увидать тебя и строилъ разные несбыточные планы: похитить тебя и еще Богъ знаетъ что, силой отстоять свои права; но онъ долженъ былъ убѣдиться, что съ крючкотворцами проклятаго монастырскаго гнѣзда ничего не подѣлаешь. И тогда онъ уѣхалъ, — тамъ за моремъ искалъ онъ и нашелъ новую родину. Тамъ онъ женился на знатной испанкѣ и былъ съ ней счастливъ. Пока она была жива письма его дышали спокойствіемъ, — онъ любилъ жену и, казалось, примирился со своей судьбой, но она умерла и имъ снова овладѣла тоска по сынѣ… - Онъ остановился и съ улыбкой покачалъ головой, положивъ руку на письмо. — Страшное совпаденіе! Вчера какъ разъ пришло ко мнѣ это письмо. Люціанъ хвораетъ, какъ и я, бѣдный Лазарь, и поэтому самъ не можетъ ѣхать. Онъ настоятельно проситъ меня переговорить съ тобой о немъ и о его дѣлахъ, — да чего тутъ много толковать… ты уложишься и поѣдешь къ отцу! Теперь твоимъ отечествомъ будетъ Америка!
Феликсъ нѣсколько разъ быстро прошелъ взадъ и впередъ по комнатѣ, лицо его то блѣднѣло, то краснѣло и на немъ поперемѣнно выступали то радость, то гнѣвъ; наконецъ онъ остановился передъ Люсилью. Она вскочила и порывисто бросилась къ нему на грудь.
— А ты поѣдешь со мной, Люсиль? — спросилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.
— Конечно, да, глупый Феликсъ! — засмѣялась она, — хоть сію минуту!.. Небо и море!.. Это будетъ еще веселѣе, чѣмъ я когда нибудь воображала!.. Такъ мы ѣдемъ въ Америку? Конечно въ блестящій Нью-Іоркъ?…
— Нѣтъ, милое дитя, прямо въ южные штаты, въ богатый штатъ Южной Каролины. Другъ Люціанъ сдѣлался плантаторомъ, онъ получилъ отъ своего тестя богатыя владѣнія. Господа плантаторы играютъ тамъ важную роль, передъ ними аристократія ничего не значитъ, они въ полномъ смыслѣ феодальные бароны. Тесть Люціана испанецъ изъ Флориды и, судя по описанію, живетъ на своихъ плантаціяхъ, какъ настоящій нѣмецкій князь.
Съ выразительной улыбкой кивнулъ онъ Феликсу подойти къ нему поближе.
— Видишь ли, мой милый, тебѣ нечего жалѣть о материнскомъ наслѣдствѣ, котораго тебя лишили самымъ подлымъ образомъ, — уже много лѣтъ отецъ твой дѣлаетъ сбереженія и откладываетъ ихъ для тебя — и хотя онъ не можетъ оставить тебѣ плантацій, — онъ остановился и развернулъ шелковую бумагу и вынулъ оттуда дощечку изъ слоновой кости, — потому что у тебя есть сестра, Феликсъ, тринадцатилѣтняя дочь отъ второго брака — вотъ она!
