Было холодно, дул пронизывающий ветер, спасала только подбитая мехом кожанка да офицерские добротные брюки. В горах шел дождь со снегом.
Спрятав под большим дубом, неподалеку от села Млино, медикаменты, Аркадий чуть ли не бегом пустился в Блед, ругая на чем свет стоит погоду.
«Поскорей бы добраться до виллы "Лока" к Марии Хорват, чаем бы напоила!»
Попову не повезло, Мария Хорват была на работе, а идти в «Топлицу» опасно. Оставалось бродить по городу и кстати поглядеть на руины королевского дворца, где немцы собирались построить корпуса нацистской партийной школы и возвести величественный памятник древнегерманскому и скандинавскому верховному существу, дающему победу Вотану, или Водану, или Одину. Аркадию хотелось где-нибудь перекусить. В киоске «Дела» связной тоже еще не было. Приходилось и ее дожидаться. Но главное — предстоящий визит в гестапо.
В точно назначенное время Аркадий явился к отелю «Парк». В самом роскошном люксе, на втором этаже, находился рабочий кабинет Розумека. Сюда и привели Аркадия.
Отель «Парк» с первых же дней заняло гестапо, быстро приспособив подвальные помещения для своих черных дел.
Аркадий Попов, высокий, плечистый, в армейской форме, спокойно вошел в сопровождении двух гестаповцев в кабинет, щелкнул каблуками, с достоинством поклонился и отрапортовал:
— Майор 2-й Земунской эскадрильи, летчик Попов Аркадий в ваше распоряжение прибыл!
«Бравый офицер, какая выправка, настоящий пруссак! — подумал Розумек, разглядывая могучую фигуру майора. — И какой богатырь! Какая грудь, какие ручищи, казак-белогвардеец!» — Покосившись на сидящую в стороне за отдельным небольшим столиком Анджелу, которая должна была стенографировать допрос, ревниво заметил про себя: — «Такой молодец ей понравится! Все бабы таковы… Впрочем, у меня власть…»
Пройдясь по кабинету, заглянул в стоящее в углу большое зеркало. Розумек часто, особенно когда оставался один, любовался собой.
— Где вы до сих пор находились, господин Попов?
— Мой самолет был сбит, я тоже пострадал и провалялся в постели больше четырех месяцев.
— Где? У кого?
— Полагаю, принять чью-то помощь пострадавшему не является преступлением в любом цивилизованном государстве.
— Во всех цивилизованных государствах неприятельских солдат и офицеров, если они ранены, изувечены или больны, лечат в специальных больницах, а потом интернируют, господин Попов. Таков закон.
— В шестнадцать лет вы на конфирмации давали публичный отчет о своей христианской вере и клялись следовать законам церкви; потом вы давали клятву служить рейху и фюреру согласно законам государства и партии; полагаю, в гестапо вы тоже давали какую-то клятву, нарушая тем самым законы божеские и человеческие. Не правда ли, барышня? — И Аркадий, повернувшись к Анджеле, улыбнулся, сверкнув кипенно-белыми зубами. — А человек, меня вылечивший, не нарушал законов, он священник. Ей-богу!
— Уж не патер ли Йоже? — удивился Розумек и подумал: «Интересно!»
— Он самый. Вы знаете? Надеюсь, не привлечете его к ответственности за то, что он, как истинный христианин, оказал мне помощь? Патер Йоже достойный и уважаемый жупник. — И Аркадий снова улыбнулся.
Открытый взгляд, приветливая улыбка, смелое выражение лица и какая-то внутренняя независимость и сила, исходящая от летчика, сбивали опытного гестаповца с толку. «Так играть? Нет, казак откровенен, просто не понимает, куда попал, недалекий парень, такого надо проверить, а потом использовать!»
— Вы когда ушли от патера?
— Четыре дня тому назад. В деревне начали появляться красные партизаны, меня настойчиво приглашали воевать против немцев. Это мне не по душе. Я не очень уверен, что Германия победит Россию, но все-таки хочу быть с немцами. Поэтому я ушел в отряд усташей. Ей-богу!
— Наши доблестные войска на подступах к Петербургу и Москве, — гордо произнес Розумек. — Так что вы хотите важное мне сообщить?
— В лесу, вон на той горе, — Аркадий Попов подошел к окну и указал пальцем на зеленеющий горный массив, — стоит мой самолет. Я отремонтировал его. Нужны только сварочный аппарат и два человека, чтобы помогли мне. Летчик я опытный, согласен поступить к вам в люфтваффе.
