Сейчас свои знания немецкого Аркадию показывать не пришлось, потому что на крыльцо выбежала Анджела и приветливо помахала ему рукой; Попов легко отстранил верзилу-гестаповца, направился к дому и осторожно пожал протянутые пальчики хозяйки виллы.
И по тому, с какой легкостью летчик отстранил телохранителя, который весил по меньшей мере килограммов девяносто, и по тому, как бережно пожал своей железной рукой ее пальцы, Анджела поняла, что русский казак обладает феноменальной силой.
— Милости просим! — любезно произнесла она и вместо того, чтобы повести гостя в дом, спустившись со ступеньки крыльца, предложила:
— Пройдемте, я покажу вам наш сад, Гельмут еще спит, у него была ночная работа. А я хочу угостить вас яблоками, у нас уникальная яблоня во всем Бледе, такой даже нет в саду королевской резиденции. — И она взяла Аркадия под руку. — Эта яблоня выросла из семечка, которое привез из России отец моего мужа Звонко Янежича и называется она антоновкой.
— А где же ваш муж? — спросил Аркадий. — Разве он не здесь?
— Он живет в другом крыле со своей матерью, мы с ним разошлись. — На ее глазах заблестели слезы.
— Не расстраивайтесь! И старайтесь выбраться из черной полосы. Все проходит. Мне говорила Мария Хорват, что вам тяжело. Рад бы вам помочь, но… — Аркадий вдруг вспомнил Зорицу, когда она в Дубровнике, с умоляющими, широко открытыми глазами, полными тоски и ужаса, кинулась к нему как к спасителю. Тогда все было просто. И перед его глазами встала картина: двое парней крепко держат девушку, почти, ребенка, а третий насильно пытается влить ей в горло водку и как потом они летят на землю от ударов его тяжелых кулаков. Зорица, наверно, письмо на Баба-Вишнину уже получила. А эту женщину, Анджелу, так просто кулаками не спасешь, ее страдный путь ведет на Голгофу. И, не в силах больше смотреть в ее полные слез глаза, отвернулся.
На большой развесистой яблоне несколько светло-желтых, тронутых пурпуром вечерней зари антоновок показались Аркадию сказочными, мороком далекого детства: когда-то в их саду росла такая же яблоня и так же в отсвете вечерней зари горели на ее ветвях золотистые плоды.
— О чем вы задумались? — забеспокоилась Анджела, пытливо уставясь ему в лицо.
— У меня на родине, в моей станице, была такая же яблоня, — признался Аркадий. — Ей-богу!
Анджела подбежала к дереву и потянулась за яблоком, подпрыгнула, но плод был слишком высоко.
— Давайте, я сорву!
— Нет-нет, я сама. Поднимите меня, не бойтесь, я не укушу, я не змея…
Аркадий пожал плечами, подошел к ней, нагнулся, подхватил чуть повыше колен и легко, как балерину, поднял и, подождав, когда она сорвет одно, потом второе яблоко, тихонько опустил на землю.
— Ева преподносит яблоко познания, добра и зла, увы, не своему Адаму, вкусите его, — и протянула ему яблоко. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. — И сказал змей: «Вкусите эти плоды и откроются глаза ваши, и будете вы как боги, знающие добро и зло», — процитировала Анджела.
— А Всевышний сказал: «Жено, умножая, умножу скорбь твою… и к мужу влечение твое, и будет он господствовать над тобой».
— А разве это не прекрасно?! — воскликнула возбужденно Анджела. — Я счастлива, что хоть раз в жизни меня держал на руках настоящий мужчина! Погодите, не думайте обо мне плохо, множится моя скорбь, но не было у меня влечения ни к мужу, ни к тому самодовольному юберменшу. Никто не будет господствовать надо мной! Ибо я познала добро и зло!
Аркадий одобрительно кивнул:
— Яблоко с надписью «прекраснейшей», — продолжала Анджела, — было причиной спора Геры, Афины и Афродиты, Адамово яблоко, глазное, содомское, чертово… яблоко сердца — мишень и державное яблоко — скипетр. С незапамятных времен эмблема самого драгоценного — глаза, сердца, красоты, власти и зла… и, наконец, начала начал — познания. Я, — она засмеялась, — вкусила русскую антоновку и потому знаю о вас все!
— Все знает только Бог. Вы слушали мою беседу с господином Розумеком, даже записывали ее. И кое-что вам известно от нашей связной, Марии…
— Да, да, записывала и делилась о вас впечатлениями, потому что живу с немцем! С гестаповцем! — истерически крикнула она, потом испуганно подняла лицо на окна виллы и, понизив голос, продолжала: — И только поэтому смогла спасти патера Йожи, да и вас, дорогой майор, послав нашу смелую Марию. Вы настоящий мужчина, однако, как и все, не понимаете женщин. Не догадываетесь, на что они способны. Мы можем быть очень добрыми и очень злыми. Ради достижения цели женщина в силах вываляться в любой грязи! — Ее серые глаза потемнели, на лбу залегла глубокая складка, красивый нос с горбинкой вдруг стал напоминать клюв хищной птицы, грудной голос охрип.
