В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - страница 37

Шрифт
Интервал

стр.

Все охотно простили это ее плохо скрытое торжество — она имела на него право.

7

— Вадим Палч, пошлите меня на ячмень, душу отвесть хочется, — клянчил Женька Рубакин.

«Уже и Вадим Палчем зовет и на «вы» перестроился… Умеют же некоторые!» Вадим молчал.

— Моя посевная нынче навылет… Алименты, сами знаете.

Поле под ячмень ровное, гоны — самые длинные, работать там трактористу легко, и Вадим берег этот участок для кого-нибудь из лучших — в награду за совестливую работу.

— Алименты — ползаработка…

«Знаю, все знаю, неудаха ты здоровенная… Грызешься ты со всеми за этот несчастный рубль, унижаешься и палишь свою жизнь с обоих концов — так ведь и надорваться недолго. Что же мне с тобою делать, однако?»

Никак не верилось Вадиму, что Женька сроду был вот таким — нетерпеливым, озлобленным, только и ищущим, где бы не упустить выгоду. Никогда не видел Вадим, чтоб Женька, даже по пьяному делу, улыбался или бы пел песню. Но что же в этом случае мог поделать Вадим, как не рублем же и отогреть Женькину душу.

— Ладно, поезжай, — сказал он Женьке. — Только чур: не торопиться. Место, имей в виду, низкое, сырое, сеять, возможно, еще нельзя, так что повремени до утра.

— Будь спокоен! Уж я рассчитаю так рассчитаю!

Вадима в этот день вызывал директор. Ехал он на центральную усадьбу, а сам думал, как бы Женька не погорячился вновь, как бы не начал сеять по сырому. А наутро увидел Вадим: Женькин агрегат возле кузницы стоит, колеса сеялок увешаны шматками грязи. «Неужели?»

Запрягая Карего, Вадим так торопился, что оборвал супонь. Его опасения оправдались: на ячменном поле строчки семян лежали снаружи, не заделанные в почву. Видя даровую поживу, паслась на поле целая туча птиц.

По-черепашьи вобрав в плечи голову, Женька стоял на краю обмякший, как мешок с отрубями.

— Закалымить хотел, длинный рубль зашибить?! А в тюрьму — этого ты не хотел? За вагон семян! За горючее!

Как под топор склонив бедовую свою голову, Женька молил о пощаде. Молча, смиренно.

«Черт бы тебя побрал, болвана корявого!»

— Сейчас же прицепляй бороны и полосуй поперек поля! Крутись-вертись, как черт на углях! И чтоб ни одного зернышка…

— Спасибо! — выдохнул Жепька и, косолапя, побежал к трактору.

8

Зябловка отсеялась в полдень; хутор ожил, кургузая его улочка запестрела. Женщины растопили прилепившуюся к речке баню. Мужское население потянулось в конторку — покамест лишь покурить да разве что на троих-четверых опростать бутылочку. Основательное гулянье (повелось исстари) переносилось на послебанный час.

А Вадим поехал на центральную с отчетом. Охотно поехал: как-никак первая в его жизни посевная прошла не хуже, чем у людей, краснеть не придется. Восемь привычных километров отмахали они с Карим незаметно. Сделали крюк в больницу, к Руслану, однако он был еще так плох, что Вадим не стал утомлять его, посидел минут пять — семь и уехал. Заседание у директора, как водится, затянулось, в хутор пришлось возвращаться затемно. Дорогой Вадима застиг недолгий, но плотный дождь, грязь наматывалась на колеса двуколки, Карий то и дело останавливался передохнуть. Когда Вадим наконец добрался к хутору, была уже ночь.

Еще издали услышал он песни. В бабки Дуниной избе ярко, в три лампы горел свет, на занавесках мельтешили тени.

Из колодца воду черпала —
Уронила в воду зеркало.

На лету в песню вплелись еще голоса, и она стала и густой, и хмельной, и по-хмельному не очень стройной, зато озорной, радостной.

Сарафан мой раздувается,
Ко мне милый приближается.

Через избу, через две — опять яркий свет и опять гульба. Здесь томилась гитара, под ее струны убивался тоненький голосок, стелил тоску:

О чем, дева, плачешь?
О чем слезы льешь?

Вадим остановился. «У кого это из наших такой голос?!»

А голос между тем взлетел еще выше, потрепетал жаворонком и осекся, гитарные струны уронили последний звук. Хутор после этого как бы осиротел, но вот распахнулась дверь, и в снопе света наружу вырвался Михась. Спустя минуту гибкой лаской юркнула за ним женщина. Зоркий Михась вмиг углядел бригадира.

— Здравствуй, Вадим Павлович! — крикнул он громко, и Вадим понял: цыган не о приветствии заботится, а предупреждает кого надо.


стр.

Похожие книги