Пряча улыбку, Вадим одну за одной вертел в руках мотыги, прищелкивая языком, расхваливал их, как умелая торговка расхваливает на рынке свой товар. Мотыги и правда отточены были, как ножи. И в этом слишком пристрастном внимании к «рабочему инструменту» женщины стали улавливать подвох.
— Да чо их смотреть, мотыги? — сказала Пелагея Блажнова. — Где приложил руку Михась, там другому делать нечего. — И все засмеялись.
— Вижу, вижу… — усмехнулся Вадим. — В шеренгу по одной становись!
Женщины приняли его шутку и, неловко толкаясь, встали кривой линией.
Вадим взялся за углы платков, рванул их кверху — бумага отлетела в сторону, а платки затрепыхались по ветру — как бабочки.
— А-ах! — вырвалось в один голос.
— Подарок вам от меня. Чур, не выбирать. Кому какой повяжу, тому тот и достался.
И это его условие было принято охотно.
— Итак, начнем… Шура, закрой глаза.
Яркий оранжевый платок Вадим неумело накинул на голову Шуре, платок стекал с головы, его трудно было удержать. Шура улыбалась, улыбались и все другие женщины. Завязывая узел ниже подбородка, Вадим углядел следы поцелуев. «Михась-дьявол. У тебя губа не дура!»
Шура между тем отошла в сторонку и глянулась в зеркальце.
— Хорошо. Ой, хорошо!
Взявшись за концы платка, она по-хороводному прошлась.
Марья сказала:
— Глаза зажмурить не стану, платок мне любой подойдет. Я уже все их вызрила.
— Нет, Марья! Всем, так всем зажмуриться, — не согласились женщины.
— Ну — ладно! — Марья закрыла глаза и, вот невидаль: покраснела.
Когда Вадим повязывал платок Пелагее Блажновой, она зажмурилась раньше, чем следовало. Вдруг из-под белесых ее ресниц выкатились две слезинки и побежали по щекам наперегонки. Уголком платка Вадим промакнул их, но тогда слезы пошли еще пуще, хлынули в два ручья. Казалось, уже и не остановить было их, но Пелагея неожиданно улыбнулась:
— Ты прости меня, Вадим Палч. Андрея, мужика своего вспомнила. Всего три месяца пожили. И успел-то он купить всего один подарок… Тоже платок был… Повязывал и глаза, как ты же, велел тогда зажмурить… Погиб. На третью неделю воины. — И опять захлипала. — А теперь никому-то я не нужна боле…
И бочком-бочком отошла, завернула платок в газету, сунула сверток за пазуху. Увидев это, Марья сказала решительно:
— А я свой каждый день носить буду. Чего жалеть, моложе теперь не станешь.
Вадим приблизился к Лидочке. Она не стала глаз закрывать, а смотрела на него впрямую. Вадим все уходил от этого ее неломкого взгляда и видел только мочки ее ушей — маленькие, розовые, в золотом пушке. «На них бы голубые клипсы…»
Завязать платок она не дала:
— Да я сама, сама…
А сама под платком стиснула его пальцы. Во рту у Вадима — сухая вязь, сердце застучало редко, гулко.
Задумчивые расходились женщины собирать свои узелки. Вадим, все еще переживая волнение, прилег под кустом. Карий ходил рядом, хрупал траву, посвистывал хвостом, отгоняя слепней.
— Домой, девчаты-ы!
— Потише, он спит…
Вадим сделал вид, что и вправду спит.
— А ты куда ж, Лидочка?
— На свой огород забегу.
— Бро-ось. Свекровь у тебя здоровая, одна управится.
— Нет, я пойду.
Вадим открыл глаза: да, не со всеми пошла. В другую сторону… Выждав, когда женщины скрылись, он тихо позвал Карего. Вкладывая удила в зеленые от травы лошадиные зубы, подтягивая чересседельник, он краем глаза следил за Лидочкой. Она уходила в сторону Алехина дола и раза два оглянулась.
Вадим настиг ее в минуту.
— Садись, нам по пути. — И подал ей руку.
— На твоей-то беде только кататься, сесть негде! — А сама угнездивалась рядом.
Ехали тихо. Изредка косились украдкой друг на друга и, встречаясь глазами, спешили отвернуться.
Через канаву был дурной переезд; двуколка накренилась, Лидочка, потерянно ахнув, обхватила Вадима за пояс, да потом уж и не бросила. Вадим почувствовал, как чугунным звоном полнится его голова, и остановил коня.
— Она у меня и правда здоровая… свекровь, — зашептала Лидочка.
Вадим кинул вожжи и взял ее на руки.
…Витой и хваткий, растет по берегу хмель. Крепко обвивает он прутья тальника от земли до макушки, покачивается вместе с кустом все лето, а осенью звенит, просится к бабам в плетухн: «На, бери меня». И таким же цепким хмелем обвила Вадима Лидочка.
