В алфавитном порядке - страница 37
Времени, чтобы добраться до кладбища, у меня было в обрез, но все же я не мог отказать себе в удовольствии пройти мимо каннибалов, о которых предупреждал меня отец. И потому взял соответствующий том и вернулся в кресло. Они появились следом за канителью и каннелюрами и не имели ничего общего с моими представлениями о них, потому что пожирали своих ближних не чтобы избавиться от рутины, а как раз повинуясь и следуя ей. Я думал увидеть здесь дикарское зловещее празднество, апофеоз зла, а натыкался на сцены мирно-патриархальные: ребенка ели так же непринужденно и порою так же скучливо, как мы отдаем должное цыпленку. Судя по всему, они не слишком отличаются и по вкусу, особенно если цыпленку давать корм, произведенный из муки животного происхождения. Кое-где на островах Антильского архипелага съедают своих врагов, желая заполучить их силу, а в других местах – стариков из своего же племени, причем этому не помеха, если они больны или даже умерли и погребены. Ошибкой с моей стороны было посещать этот раздел энциклопедии, потому что ужас проявлялся там с такой же естественностью, как в кошмарных снах, и ничем не истребимый вкус человечины надолго застревал в сознании. Кроме того, оказалось, что имеется и отсылка на помещенную в первом томе статью антропофагия, что значило то же самое. Любопытно, что следом за антропофагами сразу шли антропофобы, и объяснялось, что так называются люди, испытывающие страх перед другими людьми и ненависть к ним, и чувства эти, впрочем, возникают нередко, стоит лишь вспомнить, кого же судьба послала нам в соседи.
Выскользнуть оттуда на кладбище сразу не получилось, потому что в самой антропофагии, где я задержался на несколько секунд из солидарности, оказалась щель, в которую меня всосало, едва лишь я заглянул в нее, всосало и донесло до владений мизантропии, расположенных чуть ли не на другом краю энциклопедии, а тамошние обитатели, отличавшиеся нравом угрюмым и унылым, хоть и собрались в этом месте, чтобы сообща ненавидеть все человечество, не могли при этом не ненавидеть и друг друга.
Я почувствовал знакомую ломоту во всем теле и понял, что у меня опять поднимается температуру. Больше всего хотелось вернуться домой и лечь в постель, свернуться между простынями, даже если бы пришлось ради этого вообще не ходить на похороны, однако алфавитный порядок полон ловушек, в которых ты застреваешь намертво и при этом не можешь попасть куда надо. И рядом с мизантропией – в том же томе энциклопедии – располагалась мимикрия, и я вспомнил, как когда-то смутился отец, узнав это слово. Я решил тогда мельком, походя ознакомиться с этим понятием, но тут же понял: ничего не выйдет, потому что передо мной простерлась целая вселенная, на каждом шагу подвергавшая все пять чувств серьезным испытаниям. Сушеный плод оказывался, чуть тронешь его, мухой, а опавший древесный листок, внезапно обернувшись бабочкой, вспархивал из-под ног. Вся эта неразбериха становилась понятна, если вспомнить, что и бабочке, и мухе сильно достается от птиц, ведущих на них неустанную охоту, а потому, чтобы не исчезнуть с лица земли, им остается лишь смириться и примениться к своему потайному существованию. Весьма вероятно, они уже и сами не знают собственной, истинной сути, и это, надо полагать, один из способов защиты от всех (и от самих себя в том числе), ибо, когда твердо знаешь, кто ты такой, да еще пытаешься убедить в этом окружающих, тебе это может очень даже выйти боком.
Непонятное таилось в том, что были семечки, неотличимые от жучков, и птицы, схватив их было, тут же разочарованно выплевывали, были и зерна в обличье червячков, которых муравьи принимали за собственных личинок и считали своим родительским долгом оттащить в муравейник. И ты, поначалу завороженный этой путаницей, вскоре смекал, что либо в ней вообще нет смысла, либо он есть, но какой-то скверный, нехороший и пагубный, ибо призван узаконить притворство как образ жизни. Были орхидеи, казавшиеся гадючьими головами, были насекомые, покрытые фальшивой плесенью, которая позволяла им прикинуться, будто они уж неделю как подохли, но вся штука была в том, что они только притворялись живыми, а на самом-то деле были дохлятиной и смердели соответственно. Из всего, что я видел, самое печальное зрелище являла собой гусеница, которая вползла на листочек и, чтобы отдохнуть без помех, приняла вид птичьей какашки. Стоит ли сохранять жизнь такой ценой?
