Она почувствовала, как ее обожгло изнутри. Огонь поднимался из самых потаенных уголков тела и загорелся на щеках. Она взяла себя в руки и сказала:
– Ты многого ждешь.
Его глаза осветились улыбкой.
– Мне хотелось бы увидеть, как ты распускаешь свои волосы и они волной окутывают тебя. Мне хотелось бы, чтобы ты повернулась ко мне спиной и попросила меня расстегнуть тебе пуговицы и помочь тебе избавиться от лишней одежды. Я с огромным удовольствием снимал бы ее с тебя, как будто раскрывая какую-то глубокую тайну. А когда бы заблестела твоя белая кожа, мне хотелось бы, чтобы ты повернулась ко мне и, не смущаясь, оказалась в моих объятиях, как если бы там было твое место.
Он замолчал, и его губы сжались, как будто он сказал больше, чем намеревался. Наступила напряженная тишина. Атмосфера комнаты была насыщена неистовыми страстями, невысказанными вслух словами, незаданными вопросами.
Внезапно Аня потеряла контроль над собой – так ломается ветка под все усиливающимся напряжением. Она вскочила на ноги, выхватила у Равеля булавку и отбежала от стола. Он поднялся, но пока освобождал цепь, запутавшуюся в ножках стула, Аня уже отбежала на другую половину комнаты.
Она повернулась к нему, стоя у двери на безопасном расстоянии. Хватая ртом воздух, сказала:
– Цена была слишком высока. Тебе не следовало быть таким жадным.
– Ты – беспринципная колдунья!
В его словах не было того жара, которого она ожидала.
– Я научилась быть такой. – Под моим руководством? Я должен быть польщен.
– Но ты не польщен, не так ли?
– Нет. Ты удивлена? Неважно. Теперь я знаю, на что ты способна, chere Аня. В следующий раз буду знать, чего мне ожидать.
Аня спокойно посмотрела на него темными, чернильно-синими глазами.
– Если следующий раз наступит.
Отвернувшись, она вышла из комнаты, он же продолжал стоять у стола. И все же она услышала его слова, тихие, но уверенные.
– Наступит, – сказал он. – О да, наступит.
Февральские сумерки наступали рано. Западная часть неба еще была освещена последними лучами солнца, но деревья и здания уж отбрасывали темные ночные тени. Где-то залаяла собака, слышно было хрюканье и повизгивание свиней, которых в это время кормили. На пороге своей хижины лежал один из рабов с плантации и, пока его жена готовила ужин, играл на гребешке, издавая печальные жалобные звуки. Аня, проходя мимо, едва заметила в сумерках его темную фигуру, хотя он поднял руку, чтобы поприветствовать ее.
За хижинами цвели фруктовые деревья, и трава снова приобретала своей ярко-зеленый цвет. В холодном воздухе ощущался легкий аромат наступающей весны. Короткая субтропическая зима скоро должна была закончиться. Через два дня наступит Марди Гра, знаменующий собой начало поста. Saison des visiles[21] закончится, и хотя мадам Роза и Селестина останутся в Новом Орлеане до Пасхи, Аню отпустят на плантацию, чтобы она могла следить за работой.
Лаявшая собака взвизгнула и замолкла. Легкий ветерок зашуршал листьями дубов у нее над головой, и Ане показалось, что она слышит крадущиеся шаги. Аня, наклонив голову, втыкала в свой узел булавку, доставшуюся ей с таким трудом, но в этот момент замерла и прислушалась. Она опустила руки, повернулась, чтобы посмотреть на пройденный путь, и отчетливо почувствовала тревогу. Негр, лежавший на пороге, поднялся и вошел в хижину. Церковь с колоколом выглядела маленькой, как бы съежившейся в неопределенном вечернем свете. Детские ясли справа от церкви были пусты: все дети были дома вместе с матерями, у которых сегодня выходной день.
В конце дороги, полускрытое за поворотом, стояло молчаливое безжизненное здание хлопкового сарая. Не было видно ни малейшего проблеска света, ведь окна маленькой комнаты выходили на другую сторону, и оттуда сейчас в сгущающуюся темноту ночи должен был литься свет лампы. Повернувшись, она увидела, что стоявший впереди большой дом тоже не был освещен, а колоннада верхнего этажа казалась в сумерках бледной и призрачной. Когда Аня выходила из дома, Дениза обычно оставляла лампу в ее спальне и внизу, конечно же, экономка не думала, что Аня собирается провести ночь в хлопковом сарае.
