Она вышла из комнаты и остановилась на площадке напротив лифта. Внезапно двери лифта открылись, и в помещение, из которого только что вышла Белла, направилась жалкая кучка людей — казалось, их тянула туда невидимая нить.
Слева Белла заметила какую-то дверь. Дверь была не заперта, но комната оказалась пустой. Ряды скамеек стояли перед двумя окошками, над каждым из которых висела табличка: «Посетители, которым назначено время, ждут здесь. Вас вызовут в назначенное время». Вы можете ждать здесь всю жизнь, но так и не дождаться ответа. Предполагалось, что эта система должна помогать нуждающимся. Но вместо этого вы не получали ничего. Нет, неверно, они не осмеливались гнать вас прочь. Это было бы слишком определенно, слишком шаблонно, слишком похоже на ответ на ваши мольбы. Вместо этого они, оттягивая неизбежную «ошибку» или отказ, давали вам бланки, вопросы, на которые вы не знали, как ответить.
«Не позволяйте детям вставать на подоконники — это опасно» — гласила другая надпись под окном. Белла выглянула из окна и увидела людей, ползавших, словно мухи по мертвечине, по заваленному дерьмом трупу своего города. В этом была бы поэтическая справедливость — город, захлебнувшийся в грязи, которую он заслужил, и мухи, точно так же получающие в награду труп, — если бы эти мухи на самом деле не были людьми. Но отсюда, из этой башни из слоновой кости, это уже казалось почти неправдоподобным.
В противоположном конце комнаты находилась еще одна дверь. Белла вошла в длинное, узкое помещение; слева от прохода стоял ряд перегородок. Стул, стекло, письменный стол и кресло; это повторялось шесть раз. Здесь не было ни людей, ни бумаг, ничего. В конце каждой такой «кабинки» виднелось по две двери, разделенные стеной. Из-за дверей доносился какой-то шум, шум шагов и приглушенные звуки движения. Белла торопливо выбежала прочь, не желая, чтобы ее застали в помещении, куда, по всей вероятности, вход был воспрещен.
Она вышла на лестничную площадку и в ожидании лифта выглянула из окна. Окно выходило на крышу таверны «Арчуэй», где стоял какой-то человек. Человек смотрел на нее. Даже с такого расстояния она узнала смеющееся лицо. Белла резко развернулась и чуть не врезалась в человека, выходившего из двери в помещение, откуда она слышала шум. На нее взглянуло чудовищное ухмыляющееся лицо. Она бросилась в двери подошедшего лифта — человек с отвратительным лицом встретил ее там. Она руками остановила закрывавшиеся двери и протиснулась обратно на площадку. Дико озираясь, она заметила надпись «Пожарный выход». Вращающиеся двери загремели у нее за спиной, и она, стуча каблуками, понеслась вниз по холодным каменным ступеням.
Внимание ее привлекли желтые таблички на серых стенах лестничной клетки. «АСБЕСТ, — прочитала она. — Запрещена работа с этим материалом без письменного разрешения должностного лица Агентства по обслуживанию недвижимого имущества,[29] отвечающего за строительные работы. Обо всех случайных повреждениях следует немедленно сообщать линейному руководителю». Здесь, внутри скелета здания, она увидела его гнилую основу, несущую смертельную опасность — опасность, о которой не подозревали пассажиры лифта, проезжавшие вверх и вниз через недра башни.
Белла вышла на Джанкшэн-роуд, где к ней пристал краснолицый нищий, выпрашивая у нее двадцать пенсов. Она отступила в сторону — ведь он просто пропьет их — и оставила его ждать милосердия от более обеспеченных прохожих.
Не в состоянии решиться, она дважды проходила мимо входа в церковь, прежде чем войти; шла пятничная вечерняя служба. Белла выросла в семье верующих, однако уже не помнила, когда в последний раз переступала порог церкви. Ее окружили мрачные лица, и служба тоже произвела мрачное впечатление. Она пришла сюда искать утешения — в других местах она уже отчаялась его найти, — но теперь проклинала себя за свою наивность и мысль о том, что древняя ложь, если в нее поверить, сможет ей помочь в безвыходном положении. Когда она вышла из церкви, человек с острым подбородком расхохотался на другой стороне улицы и отступил в темный переулок. Он словно хотел унизить ее за то, что она появилась там, где ей не было места, подобно раненому солдату, ищущему помощи во вражеском лагере. За стыдом пришло чувство вины, от которого она не смогла избавиться, даже очутившись дома, закрыв двери и опустив жалюзи. Оказавшись в одиночестве в своей тюрьме, Белла почувствовала, что кто-то грызет ее изнутри; она была одинока, но не одна.
