Коммерция немыслима без конкуренции. Абербух перехватывал клиентов у Прикубанской, та, в свою очередь, у «Барона», а «Барон» у Абербуха. Но когда на горизонте появлялся Осман Гаишев, то среди конкурентов наступали мир и благоволение. Работы хватало всем. Гаишев был массовым заказчиком. У Гаишева что ни приезд, то полторы сотни станков.
Главным поставщиком у среднеазиатского коммерсанта был Георгий Чурбаков, заместитель директора К―ского машиностроительного завода. Впрочем, сам Чурбаков не сталкивался с Гаишевым лицом к лицу. Заместитель директора действовал очень осторожно. Аки тать в нощи. Он принимал взятку только от Куницына и только в своем собственном доме. Чурбаков был осмотрительнее, чем его коллеги с Энского завода — Скаченко и Драковский, те брали у всякого, кто дает, и в любом месте: в ресторане, в номере гостиницы, на лестничной площадке…
У каждого взяточника своя методика, свой «почерк». Чубурная, например, брала взятки, не отходя от своего рабочего места.
— Никаких взяток я не вымогала, гражданин прокурор! — горячится Надежда Семеновна. — Просто-напросто левый ящик моего стола не задвигался. И клиенты в знак благодарности за оформление наряда опускали туда конверты.
— С марками для коллекции?
— Нет, с деньгами.
— И крупные суммы?
— Больше по мелочам. Три, пять, семь тысяч… На новые деньги это в десять раз меньше.
Цинизму этих подонков нет предела. Они обнаглели до такой степени, что брали взятки средь бела дня, получали их по переводам. И ужели все, кто их окружал, страдали куриной слепотой? Станок не иголка, чтобы его не заметить. А он не один пошел на сторону. Даже не один десяток.
Любой коммерсант живет не на пустынном острове. Рядом с ним сослуживцы, соседи, а иной раз и ревизоры и контролеры. Чтоб да поинтересоваться: на какие деньги пьют-гуляют эти подонки, на какие средства приобретают автомашины, меха, злато-серебро, путевки для семейных выездов на южный берег Крыма?
Надо полагать, что такой вопрос, вовремя поставленный ими, помог бы прокуратуре намного раньше привлечь к ответу распоясавшихся ворюг, пытавшихся возродить в нашем обществе нравы далекого темного царства.
Стратилат Иванович Лаптев давал прощальный ужин. В гостиной над празднично накрытым столом хрустальным дождем свисала люстра. Ее огни веселыми зайчиками резвились на граненых бокалах, сверкали в ледяных алмазах вокруг бутылок шампанского, отражались в зеркальной глади полированной мебели.
Гости чокнулись с хозяином.
— Приведет ли бог свидеться нам с тобою, Иваныч, на земном поприще? — горестно вздохнул Захар Петрович, широкоплечий старик с седою копной на голове.
— Ты, Захар, причитаешь, словно на моих похоронах, — с укором молвил хозяин.
— Да, нам без слезы не расстаться, Стратилатушка! Как-никак, а три десятка у одной печи отстояли. Во сне сталь грезится…
На втором тосте горновой Федот Васильевич поперхнулся и зарыдал, как малый ребенок.
— Вот так-то разваливается кузница… Прошлую зиму — Захар, по весне — ты, Стратилат Иваныч, а через полгода — и мой черед… на пенсию!..
— Насчет кузницы, Федот, ты это зря, — возразил Лаптев. — На молодых теперь можно положиться. Им куда легче дается. Мы-то с тобой из глухой деревни приехали, неотесанные. А у них дипломы в кармане… Погляди хотя бы на моих птенцов!
За столом сидели трое из старой «кузницы» и две пары молодых: дочь хозяина Маша с мужем и сын Николай с невестой. Маша год назад окончила Институт стали, вышла замуж за однокурсника, и оба работают на том же заводе, где прошла половина жизни их отца, сталевара. Сын Николай на днях будет защищать дипломный проект и уже назначен в отцовский цех.
— Ди-на-сти-я! — гордо проскандировал Стратилат Иванович, потрясая в воздухе мозолистой пятерней. — А ты плачешь: «Кузница разваливается!»
— Потомство у тебя, Стратилат, стальной закалки!
Окинув ласковым отцовским взором детей, Стратилат Иванович с грустью произнес:
— Эх, не дожила мать до того светлого денька!.. Рано померла, незабвенная… Вот порадовалась бы теперь!
Горновой, чтоб развеять грустную нотку хозяина, провозгласил тост за фамилию Лаптевых. А Николай, подморгнув невесте, сострил:
