…Постепенно жизнь стала налаживаться. Только вот Астра казалась бледной тенью. Она словно погрузилась в себя и погасла; от ее энергии и внутренней силы не осталось и следа.
Поток людей, приходивших к нам в дом выразить соболезнования, не иссякал несколько дней. Астра механически кивала в ответ на теплые слова, но, кажется, не очень-то вслушивалась. Мы отчаянно надеялись, что сочувствие отогреет ее, старались развлекать ее как могли — каждый по-своему. Правда, ни у кого не выходило это лучше, чем у Игоря.
Он вообще старался не отходить от нее ни на шаг. Взял на работе отпуск за свой счет. А потом, когда тот подошел к концу, попросил, чтобы кто-то из нас все время находился рядом с Астрой, не оставлял ее одну.
Мне доставалась утренняя смена — я как раз возвращался тогда, когда Астра собиралась на работу. Она уходила позже других — ее контора открывалась в десять. Мы пили с ней чай, и я без умолку болтал обо всем на свете. Когда видел, что настроение у Астры вроде бы получше, пытался ее разговорить.
Поначалу выходило у меня не очень. Она или молча кивала, или односложно отвечала на мои вопросы. И только об Игоре говорила охотно и подолгу. В такие моменты она отвлекалась, забывала о случившемся; голос звучал нежно, а в глазах словно появлялось сияние.
В такие минуты я смотрел на нее и думал о том, как сильно повезло Игорю…
Как-то раз я спросил ее, почему они до сих пор не завели ребенка. Астра надолго замолчала, и я уже успел проклясть свой поганый язык. Подумал, а вдруг у них не может быть детей, а я, дурак, своим вопросом только лишний раз разбередил ее. И без того ей плохо.
Но она, помолчав, все-таки рассказала мне. И причина оказалась куда хуже, чем я предположил.
Когда Астре было лет десять, утилизация прознала про связь ее матери с отцом. Его, впрочем, они тогда не нашли, зато мать за связь с нелегалом приговорили к сокращению срока жизни.
— Понимаешь, Никит, я сама решила не рожать ребенка. Ну представь себе — выпадет ему пусть даже пятьдесят пять лет. Минус тридцать — и остается всего ничего. Пожить не успеет. Игорь, конечно, согласился. У него, правда, срок жизни нормальный, да только вот отцов в расчет не берут, сам знаешь. А теперь, — Астра болезненно скривилась и грустно вздохнула, — объявили амнистию нерожденному третьему поколению. То есть роди я ребенка сейчас, государство закрыло бы глаза на "преступление" бабушки и не стало бы отнимать у него полжизни. Да только мне до срока осталось одиннадцать лет.
Астра снова замолчала, и в глазах у нее появилась такая пронзительная тоска, что мне стало не по себе. Лоб ее прорезала глубокая вертикальная морщина, и я, внимательно глядя на нее, вдруг впервые осознал, что она — старше, чем мне всегда казалось. Наверное, на самом деле ей было где-то тридцать.
Я молча смотрел на нее и ждал, не скажет ли она еще чего. И через несколько минут она заговорила — тихо, едва слышно:
— Я знаю, некоторые решаются на такой шаг — надеются, что вдруг упадут цены, и они смогут когда-нибудь прикупить себе несколько лишних лет. Всерьез рассчитывают на Джек-Пот Лотереи Жизни. На счастливый случай. Но сам понимаешь — шанс мизерный. Настолько нереальный, что выпади он, это было бы подобно чуду. А всерьез ждать чуда и рассчитывать не него — бессмысленно. С такими, как мы, чудес не случается — нам все в жизни приходится зарабатывать тяжелым трудом, вырывать каждую кроху из жадных рук судьбы. Она не расщедрится на то, чтобы подарить мне восемь лет. Игорь предлагал отдать свои, но ты же знаешь, что передачу лет будущим матерям за счет отцов детей запретили. И подвергать своего ребенка такому риску тоже не могу. Ведь я обреку его на страшную жизнь. Понимаешь?
Конечно, я понимал — мне ли не понять! Да и Астра куда лучше других представляла, какая жизнь ждет ее ребенка, решись она родить… Никому не пожелаю участи нелегала.
…Время и правда лучший доктор. Через пару месяцев Астра отошла. Начала улыбаться и радоваться, интересоваться происходящим вокруг, утешать и советовать, поддерживать и ободрять. Снова стала самой собой. Мы не могли этому нарадоваться.
