— Обычно люди приходят поговорить про любовь, — говорил Декамбре, — у кого-то ее слишком много, кому-то, наоборот, не хватает, а у других ее нет совсем. Иной раз все идет не так, как хочется, или человек никак не может решиться из-за разных…
— Сложностей, — вставил Адамберг.
— Из-за разных сложностей, — согласился Декамбре.
— Видите ли, Дюкуэдик, — Адамберг отделился от стены и стал неторопливо расхаживать по кабинету, — здесь уголовный розыск, отдел по расследованию убийств. И если вас что-то беспокоит в связи с вашим старым делом, то я не…
— Нет, — перебил Декамбре. — Дело не во мне. И преступления никакого нет. По крайней мере, пока.
— А что, кому-то угрожают?
— Возможно. Через анонимные послания, предвещающие смерть.
Жосс положил руки на колени, ему было смешно. Нелегко будет грамотею объяснить свои нелепые страхи.
— Это касается кого-то лично? — спросил Адамберг.
— Нет. Это предвещает всеобщее истребление, катастрофу.
— Хорошо, — сказал Адамберг, продолжая шагать взад-вперед. — Какой-нибудь предсказатель третьего тысячелетия? И что он предсказывает? Конец света?
— Чуму.
— Ах вот как. — Адамберг на секунду задумался. — Это меняет дело. И как он ее предсказывает? По почте? Или по телефону?
— Через этого господина, — сказал Декамбре, торжественно указывая на Жосса. — Господин Ле Герн продолжает дело своего прапрадедушки. Он объявляет вслух новости квартала на перекрестке Эдгар-Кине — Деламбр, и он лучше меня вам все объяснит.
Адамберг несколько вяло повернулся к Жоссу.
— Короче говоря, — начал тот, — если людям есть что сказать, они оставляют мне записки, а я их читаю. Вот и вся премудрость. Тут надо хороший голос и постоянство.
— И что дальше? — сказал Адамберг.
— Каждый день, а теперь и по два-три раза в день, — продолжил Декамбре, — господин Ле Герн находит в своей почте записки, предвещающие чуму. Каждое письмо приближает нас к эпидемии.
— Понятно, — сказал Адамберг, подвигая к себе блокнот для записи текущих дел и тем самым давая понять, что беседу пора заканчивать. — И давно это происходит?
— С семнадцатого августа, — сказал Жосс.
Рука Адамберга застыла на полпути, он быстро взглянул на бретонца.
— Это точно? — спросил комиссар.
И Жосс увидел, что ошибся. Нет, не в дате, когда появилось первое странное письмо, а в том, что он подумал о глазах комиссара. В их зыбкой глубине вдруг зажегся ясный огонь, как будто поплавки занялись пламенем. Похоже, эти глаза могли загораться и гаснуть совсем как маяк.
— Семнадцатого августа, утром, — повторил Жосс. — Сразу как я снял посудину с сухого дока.
Адамберг отложил блокнот и снова зашагал по комнате. Семнадцатого августа в Париже появились первые четверки на улице Шайо. По крайней мере, поступил первый сигнал о них. А через два дня был разрисован второй дом на Монмартре.
— А когда пришло следующее письмо? — спросил Адамберг.
— Через два дня, девятнадцатого, — ответил Жосс. — Потом двадцать второго. А потом они так и посыпались. С двадцать четвертого августа были почти каждый день, а недавно стали приходить по нескольку раз в день.
— Можно на них взглянуть?
Декамбре протянул ему последние записки, которые взял с собой, и Адамберг пробежал их глазами.
— Не могу понять, — сказал он, — с чего вы взяли, что здесь говорится о чуме?
— Я нашел источник этих отрывков, — объяснил Декамбре. — Это цитаты из старинных трактатов о чуме, на протяжении веков их было написано сотни. Автор описывает признаки, предвещающие чуму. А скоро заговорит и о ней самой. Он уже совсем близко. В последнем письме текст прерывается как раз перед словом «чума».
Адамберг взглянул на сегодняшнее письмо.
(…) что люди ходят, как серые тени, и видно, как черный пар восходит от земли, как туман (…) когда в людях исчезает доверие, кругом царят зависть, ненависть и распутство (…)
— По правде говоря, — сказал Декамбре, — я думаю, что все произойдет завтра. То есть, по словам нашего предсказателя, этой ночью. Так написано в «Дневнике англичанина».
— Вы говорите про эти беспорядочные отрывки?
— Они в полном порядке. Эти записи датируются 1665 годом, когда в Лондоне разразилась крупная эпидемия чумы. В последующие дни Самуэль Пепис увидит первый труп. Думаю, это случится завтра.
