В другой раз на тех же Чистых прудах летом Наровчатов рассказывал, как вместе с тремя друзьями ездил строить Ферганский канал. Хотелось себя испытать, проверить на трудностях. Он начал с того, как нелегко было купить железнодорожные билеты сразу на четверых. Я прервал рассказ вопросом:
– Значит, поехали вкупе купе купив?
Наровчатов одобрил мой экспромт снисходительной улыбкой:, аллитерации тогда были в моде. Он уже знал себе цену как поэту, хотя нигде не печатался.
…Вернусь к маю 1928 года. Вся Москва покрылась тогда рифмованной рекламой:
Все на книжный базар —
На Тверской бульвар!
В те далекие времена было важно приохотить население к чтению, заставить полюбить книгу. Поэтому с большой рекламой и устраивались книжные базары – на видном месте, с уведомлением, что книги в первую очередь предназначаются для рабочего класса, поэтому многие продаются по сниженным ценам.
В газетах писали, что какое-то время продавцам будут помогать именитые деятели культуры – поэты, артисты, в том числе Маяковский, Асеев, Качалов, Гельцер. Авторы будут снабжать книги собственными автографами. Вот каких усилий требовала тогда пропаганда книги!
В воскресный день отец повел меня и сестру на этот базар. Увы, никого из названных знаменитостей мы в киосках не узрели. Торговали обыкновенные продавцы.
Бронзовый Пушкин, стоявший в начале бульвара, был великолепным эпиграфом к базару. Позади памятника красовался огромный транспарант «Книжный базар». Далее, по обеим сторонам главной аллеи базара, плотно выстроились киоски, с трех сторон унизанные книгами и брошюрами.
Насколько помню, никаких раритетов здесь не было. Продавались в основном популярные книжки, посвященные политике, гигиене, кулинарии, физической культуре, географии, кооперативной торговле, разоблачению религии, науке. Были и художественные произведения, в том числе переводные, с маркой издательства «Земля и фабрика», сокращенно ЗИФ.
Мы долго бродили от киоска к киоску. Отец купил мне книгу Виктора Окса «Среди дикарей» (о Миклухо-Маклае) и несколько старых, уцененных номеров журнала «Всемирный следопыт». На одном из них, на задней обложке, был изображен огромный пароход с названием (или обозначением порта приписки) Ливерпуль. Новое для меня слово показалось столь красивым, звучно-переливчатым, что я не уставал его повторять про себя.
Понравился мне и журнал, заполненный рассказами о неведомых странах и увлекательных путешествиях. На будущие годы отец выписал мне его вместе с приложениями – собранием сочинений Джека Лондона и тонким, но не менее интересным журналом «Вокруг света».
Сестре были куплены какие-то брошюрки о театре и открытки кинозвезд, пополнившие её коллекцию, – Лия де Путти, Глория Свенсон, Эмиль Янингс.
Никакой давки и ажиотажа у киосков не было, несмотря на воскресный день. Мы прошли от памятника Пушкину до памятника Тимирязеву.
И еще о бульварах. Как человеку трудно представить себе, что земля – шар, так и мне, подростку, не верилось, что бульвары – замкнутое кольцо, а не просто линия, пусть и не совсем прямая.
И хотя «Аннушка», отъехавшая от нашей остановки, минут через 40 возвращалась на то же место, мне хотелось проверить кольцеообразность её линии самолично, а не с помощью трамвая, Бог весть как там проложенного, для чего лучше всего было пройти весь его маршрут пешком.
И вот в один прекрасный летний день 1932 года я пустился в это недальнее, но и не совсем обычное путешествие. Оно хорошо мне памятно поныне.
Пройдя Покровские казармы с их плацем, Хохловскую площадь с конечной петлей обожаемого 23-го, ныне давно уже не существующую парикмахерскую на углу Покровских Ворот, я вышел на Чистопрудный бульвар.
Там тоже всё мне было хорошо знакомо, но я впервые углядел небольшой угол, отклонявший Чистопрудный бульвар от прямой линии Покровского. Это было для меня важно.
Чистопрудный бульвар был закрыт от Мясницкой улицы уродливым, громоздким домом. Как радовался я, когда года два спустя его ломали – сам видел тучи пыли и падающие кирпичи. На месте этого старинного дома образовалась площадь с изящным павильоном метро «Кировская».
