Режиссер? Безусловно. Здесь настроение начинается с меня. Я дирижирую разношерстной толпой публики, незаметно, ненавязчиво, – но все они бессознательно подчиняются мне. И палочки у меня две. Первая – тускло искрится в бутылках с цветными этикетками. А вторая – звучит из нескольких колонок. Сменю кассету – и вместо безудержного веселья всех захлестнет волна лирически-светлой грусти.
Актер? И это тоже. Иначе не продержаться мне здесь столько лет. Я играю со всеми! Играю скромного, исполнительного, внимательного работника. Играю с директором, с завпроизводством, со строгой общественностью, которая время от времени устраивает проверки, с местным участковым, которого наш шеф за глаза презрительно зовёт «околоточный», но при каждой встрече улыбается и вкрадчивым голосом приглашает к себе в кабинет. Играю с завсегдатаями и со случайными посетителями. Несколько раз пришлось играть перед сотрудниками ОБХСС. Самая рискованная игра. Играю, но никто и ничто, кроме тягучих ликеров, пенистого шампанского, ярких сиропов да кубиков льда, не знает правил моей игры.
Что? Красиво сказано? В классических традициях? Все же школьный учитель во мне неистребим, хотя и проработал я по распределению только два года. И было это так давно…
Коньячное что-нибудь? Может быть, желаете коктейль?.. Чистый?..
Тебе, дорогой, сейчас в этом состоянии только и пить чистый. Но, хочешь корчить из себя купчика, – мешать не буду.
…Минутку, все сделаем…
Выпей-ка, милок, водочки с портвейном. Цвет – как у «Наполеона», а вкус тебе уже безразличен. Главное – «убойной силы» в этой гремучей смеси больше, чем в любом коньяке.
– Нет, нет, это наш закон – точно давать сдачу…
Теперь можно и осмотреться. Поглядеть, кто сегодня у нас в гостях и что поделывают. Веселится народ. Шикует. Половина девиц вполне могли быть моими ученицами, останься я трудиться на ниве народного просвещения. Спросил бы кто меня, я в обязательном порядке всех классных руководителей раз в неделю обязывал ходить в бары. Потом много проще выстраивать воспитательный процесс.
Вон пару столиков заняли студенты. Публика небогатая, но я их люблю. Все же сам почти шесть лет оттрубил. Если вдуматься – так действительно золотая пора.
А это уже мои кормильцы – кожа, бархат, золото. Максимум расходов при минимуме вкуса. Хотя свои эстетические эмоции я всегда прячу поглубже. Мне тоже много чего надо. Жена, дети, кооператив. Дачу достраивать нужно…
Слушаю вас? Покрепче?.. Коньяк, пожалуйста… Могу предложить армянского разлива… Дорого? (Если дорого, нечего здесь перья распускать, пей коктейль за рубль двадцать и радуйся жизни…) Хорошо, только для вас – водочки и пару капель сока для цвета. Устроит?..
Еще бы не устроило. Усердно спаивает девицу с обручальным кольцом на руке. Да и она, вроде, не против. Каждый точно знает, чем это застолье закончится, но все равно и он, и она делают вид, что просто зашли посидеть в уютном кабачке. Как режиссер и зритель одновременно, хочу отметить слащавую банальность мизансцены. Даже красиво заняться развратом не могут. Все стыдливо, с оглядкой. Но я – актер, ничего этого понять не в силах. Будем считать, что сейчас я – просто человек за стойкой. Тем более, чтоб споить эту «застенчивую грешницу», ему придется еще не раз ко мне подойти.
Два покрепче, два так просто?.. Возьмите конфеты девушкам… Вы совершенно правы, цветы тоже были бы к месту. Но я только бармен, а не волшебник.
Друзья, чьи три рубля? Не забывайте, так и разориться можно…
Ну не нужен, не нужен мне твой червонец, гость Москвы. Нет у меня «Лезгинки» на видеокассете. Дона Самор есть, а джигитов нет.
Так вот, о публике. Я заметил, что за последние годы она изменилась. Сам знаю, что культурному человеку, если ему уже исполнилось двадцать семь, вечером и пойти некуда. Приличный кабак – как реликтовое растение. Да и те отличаются от прочих лишь деталями. Будь моя воля, я бы из этого бара сделал салон. Старомодная мебель, мягкий свет, дорогие налитки. И каждый вечер своя программа. Сегодня, например, лучшие оперные арии, завтра – классический негритянский джаз, а послезавтра – камерные пьесы восемнадцатого века. И музыка звучит негромко, так, чтобы поговорить можно было. Но разве начальство пойдет на это? План есть – значит, нового изобретать не нужно.
