Она покачала головой:
– Но, Джо, банкиры не стреляют друг в друга на улице.
– Только потому, что они боятся помять свои костюмы, Ванесса. И то, что они творят свои грязные дела на бумаге, не делает их чище.
Она всматривалась в его лицо широко раскрытыми от волнения глазами.
– Ты ведь действительно в это веришь.
– Да, – сказал он. – Верю.
Они оба немного помолчали.
Она перегнулась через него и взяла со столика свои часы:
– Уже много времени.
Он отыскал среди простыней ее лифчик и прочее белье, протянул ей:
– Давай меняться!
Она отдала ему трусы.
Как только она натянула белье и просунула руки в лямки лифчика, ему снова захотелось ее раздеть. И он снова ощутил нелепое желание никогда не покидать этой комнаты.
Она улыбнулась ему.
– Каждый раз, когда мы этим занимаемся, мы все лучше узнаем друг друга.
– Разве это проблема?
– Нет, конечно. И как такая мысль могла прийти в твою хорошенькую головку?
Она захохотала и оглядела кровать:
– Милый, там нигде не видно моей блузки?
Он нашел блузку за креслом.
– И как ты заметила, у нас чертовски здорово получается это дело.
Она забрала у него блузку:
– Угу. Но ты же знаешь, это надоедает.
– Узнавать друг друга или заниматься сексом?
– Ах вот как это теперь называется: узнавать?
Он кивнул.
– Ну, в таком случае и то и другое. И что же будет нас связывать, если вдруг оба этих занятия исчерпают себя? Уж точно не одинаковое воспитание.
– И не общие ценности.
– И не смежная профессия.
– Вот ведь незадача. – Он засмеялся и покачал головой. – Почему мы вообще вместе?
– Я знаю! – Она метнула в него подушку и сбила лампу. – Мы оба чокнутые, Джозеф Коглин! – Она застегнула пуговицы на блузке. – И тебе, кстати, платить за лампу.
Они отыскали ее юбку и его брюки, обулись, улыбаясь друг другу глуповато и несколько смущенно и глядя друг на друга с вожделением. Они никогда не рисковали и не прощались на стоянке, потому последний поцелуй всегда был в дверях. Почти такой же жадный, как первый, которым они обменялись утром, и, когда они наконец оторвались друг от друга, она еще немного постояла с закрытыми глазами, держа руки на ручке двери.
Она открыла глаза, посмотрела на кровать, на старое кресло рядом со старым радиоприемником, на белые занавески, фарфоровую раковину и перевернутую, опрокинутую лампу.
– Люблю эту комнату.
– Я тоже ее люблю, – сказал он.
– Наверное, это самое счастливое… нет, это точно самое счастливое место, где мне доводилось бывать. – Она взяла его руку и поцеловала ладонь. Провела его рукой по своему лицу и по шее. Выпустила его и снова окинула взглядом комнату. – Но не надейся. Когда придет день и папочка скажет: «Ягодка, пора тебе уже подумать о будущем и передать славное имя Слоунов следующему поколению, нарожать детишек, чтобы было кому занять твое место, когда ты уйдешь», – я сделаю ровно то, чего от меня ждут. – Она поглядела на него таким пронзительным взглядом, что им можно было резать бронзу. – Еще как сделаю, сынок, можешь мне поверить.
Она ушла из мотеля первой. Джо давал ей фору в десять минут. Он сидел у окна, слушая новости по радио. Причал за окном поскрипывал без всяких видимых причин, должно быть от легкого бриза и от старости. Древесина была немилосердно погублена термитами, водой и сыростью. Первый же хороший ветер его повалит, первый же тропический шторм не оставит от этого причала даже воспоминаний.
На дальнем конце причала стоял мальчик.
А еще пару мгновений назад причал был пуст. Теперь уже нет.
Тот самый мальчик. Тот, который резвился под деревьями на декабрьской вечеринке. Джо почему-то был уверен, что увидит его еще раз.
Мальчик стоял к Джо спиной. Головного убора на нем не было. Торчащий вихор, который Джо заметил в прошлый раз, был приглажен, хотя прядь волос все равно вздымалась, словно согнутый палец. Волосы у него были светлые, едва ли не белые.
Джо поднял оконную раму и позвал:
– Эй, ты!
Теплый ленивый бриз гнал рябь по воде, но не трогал волосы мальчика.
– Эй! – снова окликнул Джо, на этот раз громче.
Мальчик никак не отреагировал.
Джо опустил голову и досчитал до пяти, рассматривая трещинки на подоконнике. Когда он поднял голову, мальчик стоял на том же месте и в этот миг как раз отворачивался от Джо. Как и в тот раз, когда Джо увидел его впервые, профиль ребенка был смазан, как будто черты его лица еще не оформились.
