Савка молчал, глядя исподлобья на Вотшу. Молчание длилось несколько десятков секунд, а затем стоявший справа парень снова наклонился над рыжим извергом, ухватил его пятерней за волосы, рывком откинул его голову назад и, глядя в его заслезившиеся от боли глаза, рявкнул:
– Тебе еще по ребрам врезать, или ты предпочитаешь голой задницей в костер сесть?!
– Два дня назад… – Захрипел Савка напряженным до предела горлом. – …Когда староста передавал мне вино, он сказал, что подмога к вепрям прибудет дней через десять. С нею будут трижды посвященные. Если я задержу вас еще дней на пятнадцать, мне вернут моих дочерей… нетронутыми, и подкинут еще пару сотен монет.
– Так многоликие взяли твоих дочерей?! – Быстро переспросил Вотша.
– Да… Троих… – Прохрипел Савка.
– Так ты у нас жалостливый?! – Сквозь зубы прорычал парень, державший рыжего за волосы. – Девочек своих пожалел?!
– Пожалел! – Хрипло выплюнул рыжий изверг, глядя на вопрошавшего белыми от ярости глазами.
– А нас ты не пожалел?! Пять сотен мужиков потравить, чтобы три девчонки в живых остались – это не слишком большая цена?!!
Савка дернулся всем телом, словно рассчитывая вскочить на ноги, но парень держал его крепко. И тогда он прорычал, как раненый зверь, брызгая клейкой слюной:
– А у меня жалости на всех не хватит!! Да и у тебя ее не много!! Или ты мою жену пожалел, когда многоликие ее в моем же доме сильничали?! Или мне чем помог, когда она, не выдержав издевательств, померла, оставив мне трех малолеток – младшую-то еще от груди не отняли! Или ты моих дочек пожалеешь, когда меня не станет?!! Растить их будешь, беречь?!! Нет, они тебе без интереса! Вот и выходит, что моим дочкам только на мою жалость рассчитывать можно – так что на других ее не хватит! Ты еще молодой, а когда у тебя самого в люльке запищит, вот тогда и посмотрим, по ком ты жалеть будешь, и что за ту жалость отдать сможешь!
Державший его за волосы парень разжал пальцы, и рыжая голова упала на грудь. С минуту в палатке стояла тишина.
– Почему ты сразу не рассказал, что тебя послали нас травить?.. – Тяжелым голосом спросил Махась.
– Да?.. – не поднимая головы, отозвался Савка. – Со мной пришли еще четверо молодых, откуда мне знать, может быть, кто-то из них послан следить за мной!
– Много у тебя еще вина осталось? – Поинтересовался Вотша.
– Два кувшина. – Словно бы нехотя ответил рыжий.
– А сколько всего было?..
– Двадцать… – После секундной заминки едва слышно проговорил Савка.
– Так это ж!.. Выходит, он половину отряда отравил!! – Ужаснулся Махась.
– Нет, – поднял голову рыжий, – четырнадцать кувшинов я… в болото опорожнил.
Вотша быстро прикинул в уме и вслух подвел итог:
– Всего заболело двадцать шесть человек – как раз четыре кувшина получается. Ты же пьяных в лагере не видел, значит, ребятки по кружечке кувшинчик делили.
Он повернулся к молодым парням и приказал:
– Этого… свяжите и держите в своей палатке, и никому пока что не говорите о его делах. Что с ним делать мы решим потом. А мы сейчас, – Вотша взглянул на Махася, – пойдем в лазарет, посмотрим, как там наши болящие, и будем думать, что делать дальше.
Ребята подняли Савку и вывели его из командирской палатки, а вслед за ними вышли и Махась с Вотшей.
Подойдя к санитарной палатке, они увидели огромную толпу, чуть ли не все бойцы отряда Махася собрались около лазарета. Завидев своих командиров, толпа раздалась в стороны, образовав узкий коридор, ведущий к входу в палатку, и по улыбающимся, довольным лицам Вотша сразу понял, что с заболевшими все в порядке. А у самого входа в лазарет один из бойцов вдруг крикнул:
– Эй, Бамбарак, ты, оказывается еще и лекарь!
К этому времени все двадцать насельцев лазарета побывали на свежем воздухе, всех их мучительно рвало, и все отрыгнули мучивших их паразитов. Теперь они лежали на своих тюфяках совершенно обессиленные, но с просветленными лицами и сияющими глазами. Вотша прошелся между лежащими людьми до противоположной стенки палатки, развернулся и громко спросил:
– Ну, что, алкоголики, все проблевались?!
– Все… – Раздалось в ответ три-четыре голоса, остальные промолчали, насторожившись при слове «алкоголики», и Вотша мгновенно уловил эту настороженность.
