– Понимаешь, Сатс, каждый из нас должен сам заботиться о своей безопасности, о безопасности своей семьи. Ты прав, я не побегу выдавать тебя многоликим… Сейчас не побегу. Но ты, ведь, не знаешь, в каком положении я могу оказаться? Вдруг у меня образуются серьезные долги, или я перейду в своих делах дорогу многоликому, да мало ли трудностей может быть у любого изверга в этой жизни, Так почему бы мне, или кому-нибудь другому, не воспользоваться твоей промашкой, сказанной тобой… «новостью», чтобы поправить свое положение?! Береги себя, Сатс!
Он встал из-за стола и направился к выходу. У дверей остановился и, повернувшись к продолжавшему сидеть за столом хозяину, улыбнулся:
– Я в сене переночую, а тебе спокойного сна!
В сарайчике Сатса все было именно так, как ожидал Вотша. Плотно утрамбованный ворох сена высился до самых подстропильных балок, у стены стояла лесенка, по которой он забрался на этот ворох и, вытянувшись на своем душистом ложе, довольно подумал:
«Теперь Сатс не будет распускать язык и болтать о… «вымерших» многоликих!»
И тут же ему подумалось о другом.
«Но ведь я сказал ему… правду! Конечно, я хотел его просто напугать, чтобы он не трепался о том, что происходит на Юге, но мое предупреждение обосновано – ведь, в самом деле, любой, даже самый порядочный изверг вполне может при определенных обстоятельствах рассказать многоликим о болтовне Сатса! Получается, что в каждом изверге сидит зародыш негодяя и ждет… х-м… «благоприятных условий», чтобы проявить себя! – И тут же покачал головой. – Это все – разговор с Выжигой. Это он меня настроил на такие мысли».
Вотша заворочался на сене, его мягкое ложе вдруг стало очень колючим, неудобным, захотелось встать и пройтись под ночным небом, под прохладным ветром, который, может быть, освежит голову, прогонит тяжелые мысли. Он приподнялся… и тут же снова лег на свою шуршащую постель. Там, снаружи, уже взошел над горизонтом оранжевый глаз Волчьей звезды. Вотша уже давно не верил в то, что Волчья звезда высматривает беглых извергов и выдает их многоликим, но ее оранжевый блеск по-прежнему наводил на него тоску и наполнял тревогой.
Он закрыл глаза и сосредоточился на окружавшей его тишине, на благоухании свежескошенного сена, на покое, разлитом ночью над Миром. И сон начал подкрадываться к его разуму, к его возбужденному сознанию…
Из дремы его вырвал громкий стук в калитку усадьбы. Вотша приподнялся и выглянул в слуховое окошко, которое как раз выходило в сторону ворот. Было очевидно, что стучал человек, уверенный в своем праве, и пользовался он при этом тяжеленной дубиной. Видимо, тоже самое подумали и хозяева усадьбы – свет в окошке дома зажегся немедленно, а через пару секунд распахнулась дверь и во двор выскочил наспех одетый Сатс, в его руке светился фонарь. Подбежав к воротам, он крикнул дрожащим голосом:
– Кто там?! Кто?! Не стучите, я уже открываю!..
Стук прекратился. Вотша видел, как Сатс наклонился и отодвинул небольшой засов. Затем он поднял фонарь и распахнул калитку. В ее проеме возник невысокий сухонький старик, одетый в темное тряпье. Из-под высокой шляпы с продранной тульей торчали длинные, давно нечесаные седые космы, падавшие почти до плеч и путавшиеся с кое-как подстриженной клочковатой бородой и усами.
Увидев стоящего перед ним хозяина, старик опустил дубину, которой он колотил в калитку и завопил удивительно тонким и пронзительным голосом:
– Добрый хозяин, пусти переночевать путника, бредущего в славный город Рожон, и немогущего найти пристанище на ночь!! Мир узнает о твоем милосердии, а Мать всего сущего зачтет тебе этот добрый поступок, когда будет взвешивать на своих золотых весах накопленную тобой добродетель!!
Сатс в сердцах плюнул, опустил фонарь и хотел, было, захлопнуть калитку, но старик снова завопил:
– Почтенный изверг, неужели твои дети не называют тебя отцом? У тебя, ведь, тоже был отец, и он мог так же брести неприкаянным в ночи!! Если твое сердце вырезано из камня, подумай, что и ты сам можешь вот также побрести голодным, в рубище, а твоим достоянием будет только палка, которой ты будешь стучаться в дома бессердечных извергов!..
