Егор не стал даже благодарить рудоискателя — слов не было.
— А помочь-то тебе чего? — спросил деловито.
— Помочь мне, парень, не большой труд — три раза петухом пропеть.
Егор озадаченно глядел на бородача. Тот усмехнулся.
— Верно говорю. Это такой поклик у демидовских сторожей. Тревогу означает. Мы сейчас поднимемся на эту гору. За ней, в ложке, люди работают. Надо мне их пугнуть и поглядеть, чего они делать станут. Тебя я оставлю на горе, а сам кругом обойду и с другой стороны в кустах засяду. А ты, как крикнешь, так и беги к тому ложку. С горы-то оно быстро, не догонят. И уж меня не дожидайся.
Они полезли выше. В одном месте ползли на животах. Выбрались на каменистый гребень. Дробинин стал говорить шепотом.
— Стой! Вот он, ложок. Видишь?
Егор посмотрел вниз. Уже косые лучи солнца освещали один склон ложка, покрытый кустарником. Другой был в тени. От костра подымался высокий голубой столб дыма. Маленькие люди копошились около ручья. Одни носили ящики из новых белых досок, другие гребли землю лопатами. Жеребенок с боталом на шее валялся вверх ногами на траве.
— Собак не видно? — шепотом спросил Дробинин.
— Нету, ровно бы.
— Ну, тогда славно. Ты подожди с час, пока я обойду и — три раза. Ну, счастливо тебе. Вот, возьми-ка еще на дорогу. — Он сунул Егору вторую половину калача. — Запомнил, как идти?
Дробинин, согнувшись, пошел по хребту, Егор остался один. Выжидал время, отщипывал крошки от калача. Внизу все так же работали маленькие люди. Тень уже двигалась к половине склона.
«Пора!» — подумал Егор, и тут ему стало страшно. Ведь криком он выдаст себя. Может, по его следам кинется погоня. Но вспомнил, что Дробинин ждет, и три раза громко прокукарекал. И не побежал сразу к своему ложку, а свесился с камня и глядел на людей у ручья. Они забегали, засуетились. Три всадника показались из кустов и помчались вдоль ложка. За ними, громыхая боталом, побежал жеребенок.
Неожиданно раздались голоса совсем близко — на самом гребне. Кто-то звал: «Федоров, Федоров!» Егор сломя голову кинулся по склону. Подошвы скользили по гладким камням и мху. Склон был очень крутой. Деревья торопились навстречу.
Один раз Егор обернулся. Увидел белый дымок на гребне — и в тот же миг хлопнул выстрел. Пуля провизжала поверху.
Егор больше не оглядывался и не останавливался, пока не добрался до своего ложка. Здесь, в густом осиннике, он перевел дух.
К вечеру следующего дня Егор вышел к заводу Осокина.
Маленькие заводы все похожи один на другой. Пруд. Узкая плотина, заваленная шлаком. Под плотиной дымящие плавильные печи. В беспорядке разбросаны низкие домики рабочих, с окнами, затянутыми бычьими пузырями и промасленной бумагой.
Завод был безлюден и тих. Только за длинным забором рудных и угольных сараев грохали гири о железные площадки весов.
Кругом завода вырубка — голые, низко отпиленные пни. Вдали, над болотистым лесом, раскинулась на четверть неба желтая заря.
Егор боялся идти по избам спрашивать. Выжидал, сидя на камне у городьбы. К счастью, мимо пробегали две босоногие девчонки.
— Дробинина которая изба? — крикнул им Егор.
— Вон энта, с березой. — И помчались дальше.
Двор выложен ровным плитняком. Над колодцем береза. Собака на привязи не залаяла, машет хвостом. Видать, не злые люди живут. Постучал в оконницу — со слюдой окошко — никто не выходит. Еще раз в двери стукнул, вошел.
Молодая девушка выжимала тряпку над ведром — пол мыла. Испуганно глянула на Егора, выпрямилась, кинула русую косу за спину. В избе чистота не крестьянская. Егор прикрыл поскорей драные колени полами азямчика.
— Жена Дробинина дома?
Девушка молчала, дуги бровей подняты высоко, словно припоминала что-то.
— Меня Дробинин послал.
Сразу опустились брови, поласковели глаза, тихо прошептала:
— Я жена. Лизавета я.
Егор подивился. Первое, волосы по-девичьи непокрыты; второе, уж очень молода. Дробинину лет пятьдесят, не меньше поди.
Лизавета опять принялась за мытье.
Без стуку открылась дверь, вошел сутулый мужичок в темном староверском кафтане. Долго молился мимо образов. Косясь на Егора, спросил:
— Не вернулся еще?
