Коптяков встал с лавки, отошел, оглядываясь, шага на два и поклонился Дробинину земным поклоном.
— Научи, Андрей Трифоныч, — с тоской сказал он. — Богом тебя молю. Ты, говорят, слово такое знаешь, что тебе руды открываются.
Дробинин нахмурился и нагнулся над столом. Потом вдруг расхохотался.
— Есть такое слово! Хочешь, скажу? Глюкауф! Вот какое.
— Глюк-ауф? — недоверчиво повторил Коптяков.
— Это я от казенного лозоходца перенял. Был такой в Екатеринбурге. Гезе его звать. Лозой руды искал. Не знаю, уехал, нет ли. Плохо что-то у него выходило…
* * *
Егор опять заснул. Его разбудил осторожный стук в окно. В избе было темно, все спали. Хозяин долго не просыпался. Наконец, встал, кряхтя и отплевываясь.
Подошел к окну.
— Кто там?.. Юла, ты?.. Сейчас. — В голосе Дробинина послышалась тревога. Он торопливо подошел к дверям и брякнул деревянным затвором. Кто-то вошел. Шлепнул на пол невидимый мешок.
— Чужие есть?
— Есть один, лялинский. Спит.
— Разбуди его, пусть выйдет. Да огня не вздувай.
— Эй, Влас, пробудись-ко… — Дробинин растолкал гостя. Тот вышел.
— Ну, теперь одни. Сказывай, что у тебя. Как это ты опять в наших краях очутился, Юла?
— Сказ у меня короткий. Вот держи в узелке — тут три камня. Руда. Положи в сохранное место и береги пуще глазу.
— Что за руда?
— То тебе лучше знать. Ну, вздуй огонь, посмотри. Мне охота твое слово знать.
Затрещала лучина. Егору с полатей видно лицо ночного гостя — оно изуродовано клещами палача. Вместо носа — дыры разорванных ноздрей.
Хозяин повертывал на ладони каменные куски.
— Не признаю. Не видал еще такой руды. Где нашел?
Юла захохотал.
— Думаешь, Юла тоже рудоискателем стал? Нет, не собираюсь. Да и эту не я нашел. Мое дело, сам знаешь, другое. А ты только похрани ее до моего спросу.
— Куда теперь пойдешь?
— Лишнего не спрашивай. Жив буду — и до тебя слух про Юлу дойдет.
— Ладно. Хлеба, поди, надо?
— Давай. Да спрячь наперво камни-то. И свет погаси.
Юла сам вынул лучину из светца и сунул пламенем в воду.
* * *
Утром Егор свесил с полатей ноги, смотрит, куда спрыгнуть, а тут в избу вошел Дробинин. Их глаза встретились.
— А, знакомый! Слава богу, значит благополучно. Как дошел? Давно ли здесь?
— С вечера.
— Со вчерашнего? — Мохнатые брови рудоискателя сдвинулись. — Спалось как? Мы тут долго с лялинскнм баяли, не слыхал?
— Не слыхал, спал крепко. — Егор соврал с легким сердцем: он понял, что Дробинин будет недоволен, если кто подслушал ночные беседы.
— А потом сосед приходил. За жаром. Это уже перед утром. Тоже не слыхал?
— Не, ничего.
— Ну и ладно. Еще бы не спать после такой дороги. Егор вышел во двор. Утро было ветренное, но солнечное. Собака валялась на боку, натянув цепь, и, лежа, лениво помахала хвостом. Егор достал ведро воды из колодца и стал умываться.
К нему подошел Коптяков.
— Ты в избе спал, не слыхал ли, о чем хозяин с прихожим баяли, вот когда меня из избы выгнал? — спросил он шопотом.
— Не слыхал.
— Экой ты какой! Хоть как зовут-то его, не говорили ль?
Егор перестал мыться. Он в самом деле забыл имя ночного гостя.
— Гуляй… не Гуляй, — вспоминал он, — Или Юла…
— Юла, говоришь? Ну-у. — Коптяков просиял. — Это, братец ты мой, такое дело… Он оглянулся на дверь избы. — А о чем, хоть словечушко, ну-ка, ну-ка!
— Не слыхал, сказано.
— И не надо, господь с гобой. А слыхал, так забудь. Спал и все. Ишь. Дробинин-то на хозяйку ревет в избе. Это что про тебя забыла сказать. Я про нее узнал вчера, отчего она полудурка беспамятная. Ее маленькую башкирцы в полон взяли, потом среди степи кинули, а Андрей подобрал. Такую хоть пытай, хоть ты что — ничего не вспомнит. Вот и ты также, забудь, коли что слышал.
Завтракали молча. Дробинин с треском сокрушал сухари. Коптяков макал свой сухарь в квас и сосал. У Лизаветы глаза заплаканы, но она уже улыбалась своей всегдашней тихой и виноватой улыбкой. После еды Лизавета убрала со стола, но мужики остались сидеть, беседовали. Дробинин, должно быть, выжидал, что гость распрощается и уйдет, а тот тянул время и все старался повернуть разговор на что-то свое. Говорили, что на Руси голод, второй год неурожай, много оттуда беспашпортных прибегает. Говорили, что наши крепости все дальше выдвигаются в Башкирь — за землей, за лесом, за богатыми рудами. Говорили про Кошкина, нижнетагильского приказчика, от которого сбежал Егор.
