— Но ведь все говорят, что он гнусный злодей.
— Бабьи сплетни! Подлые россказни, выдуманные для того, чтобы очернить благородных сеньоров вроде него или меня. Король Карл, седьмой по счету, носящий это имя, теперь кое-как выиграл Столетнюю войну, которая длится куда более ста лет; вообще, замечу тебе попутно, наши добрые короли, при всей своей хитрости, вечно валандаются и тянут с победой... так что, бишь, я говорил-то?.. ах, да, теперь, когда благодаря энергичным мерам, принятым Капетингами, поражение годдэмов уже не за горами, нам, наверное, осталось потерпеть каких-нибудь лет пятнадцать, не больше... да, и вот нынче, когда наш король больше не нуждается в нас, дабы завершить изгнание англичан, он, насколько я подозреваю, начнет принимать антифеодальные меры с целью укоротить нам руки и поставить на место. Он ведь коварен, как дьявол.
— Ай-ай, мессир, не поминайте, прошу вас, врага рода человеческого!
— И процесс нашего доброго друга Жиля ясно свидетельствует об этих антифеодальных злодейских мерах, направленных на то, чтобы укоротить нам руки и поставить на место.
— Мессир, вы повторяетесь.
— Во-первых, ты неточен: я не повторяюсь уже потому, что добавил еще одно прилагательное, а во-вторых, узнай, тупая скотина, что повтор есть один из наиблагоуханнейших цветков искусства риторики.
— Я бы охотно усомнился в этом, мессир, коли бы не побаивался ваших колотушек.
Спровоцированный подобным образом, герцог вскакивает, хватает скамейку и ломает ее об спину повара.
— Молчи, ты возбуждаешь во мне отвращение, а кроме него — аппетит. Подай-ка сюда засахаренных фруктов, они хорошо снимают жир с зубов.
Герцог жадно поедает засахаренные фрукты, затем возвращается к своим баранам:
— Итак, шеф-повар, ты полагаешь, что это справедливо — суд над маршалом Франции?
— Ах, мессир, это поистине очень дурно и очень-очень жестоко.
— Они просто затаили злобу против этого прекраснейшего человека. Ну, предположим, он употребил с десяток мальчишек и укокошил двоих-троих из них, так неужели из-за таких пустяков нужно бичевать маршала Франции, да притом соратника нашей доблестной Жанны из Лотарингии, которую англичане сожгли в Руане?!
— Мессир, говорят, их было одна тысяча три.
— Одна тысяча три — чего?
— Маленьких детей — замученных, задушенных и съеденных этим злым и безжалостным маршалом. Это ужасно, поистине ужасно!
И повар заревел как теленок, а герцог глядел на него скорее удивленно, нежели разъяренно.
— Ты, случайно, не начитался ли романов Круглого Стола? — спросил он его кротко.
— Мессир, я вообще не умею читать.
— Так, может, твоего слуха ненароком достигло нытье какого-нибудь безродного труверишки?
— Вот именно, мессир, вот именно: один прувер смутил мою душу[*] своею весьма мстительной песнью, в которой он взывал к справедливости христианнейшего короля Франции в пользу несчастных родителей, чьих малышей погубил безжалостный маршал.
— О, времена, о, нравы! — вздохнул герцог д’Ож. — Ну так знай: я сию же минуту, вот как есть или, вернее, не как есть, а верхом на моем добром коне Демо, поспешу к нашему мудрому королю Карлу, седьмому по счету, носящему это имя, дабы испросить у него полной и безоговорочной свободы для Жиля, маршала де Реца, его немедленного освобождения из темницы и, сверх того, сурового наказания для всех этих латинизирующих легистов, которые, точно навозные мухи, собираются загадить честь доблестного всадника, храброго солдата и, что уж вовсе большая редкость, солдата-победителя. Эй, где там мой конюший Пострадаль? Пускай готовится в путь и седлает моего доброго Демо!
Итак, оседлал Сфена Пострадаль, и отбыл герцог в столичный город Париж, сопровождаемый этим мальцом верхом на Стефе. По дороге на герцога напала говорливость.
— Ну-ка, подъезжай поближе, Пострадаль, я сообщу тебе цель нашего путешествия.
Пострадаль заставил своего коня трусить ноздря в ноздрю со скакуном своего господина, но притом держался от него елико возможно подальше, дабы вовремя увернуться от нежданной оплеухи.
— Ну, ближе, ближе! — понукал герцог.
— Я тут, мессир, я тут.
— Еще ближе, бездельник, — скомандовал Сфен, — ты же видишь: наш герцог нынче в добром расположении духа.
