— У каждого барана свои фантазии.
— Я пока еще вас не обаял?
— Нет.
Бердан Пуаре прокашлялся, после чего продолжил в следующих выражениях:
— Да, надо бы вам знать, как я встретил эту вдову.
— А мне плевать, — кротко ответила Марселина.
— Но все равно я сплавил ее в «Золотой петух». Как вы понимаете, хореографические экзерсисы Габриеллы (Габриеллы!) мне абсолютно до барабана. А вот вы... от вас я сексуально шалею.
— Послушайте-ка, мосье Педро-Остаточник, вам не стыдно?
— Стыдно... стыдно... это слишком сильно сказано. Можно ли быть деликатным, когда злословишь? (пауза). И потом, не называйте меня Педро-Остаточником. Меня это раздражает. Эту кликуху я придумал в один миг, по наитию, для Габриеллы (Габриеллы!), но я к ней не привык и никогда не использовал ее. У меня есть много других, которые ко мне куда больше подходят.
— Например, Бердан Пуаре?
— Например. Или та, которую я использую всякий раз, когда надеюсь полицейским (молчание).
Похоже, что-то его смущало.
— Надеюсь, — страдальчески повторил он. — Это правильно: я надеюсь? Или же: я надéюсь? Нет, говорят: надéюсь. Что вы об этом думаете, прелестница моя?
— И не надейтесь.
— Да я вовсе не о том. Значит всякий раз, когда я надеюсь...
— Переодеваюсь в легавого.
— Нет! Ни в коем случае! Это вовсе не переодевание! Кто вам сказал, что я не настоящий легавый?
Марселина пожала плечами.
— Хорошо, вы одеваетесь.
— Надеваетесь, моя прелестница. Правильно говорят: надеваетесь.
Марселина взорвалась:
— Надеваетесь! Надеваетесь! Да вы совершенно неграмотный! Правильно будет: одеваетесь.
— Не надейтесь, что я вам поверю.
У него был обиженный вид.
— Посмотрите в словарь.
— Посмотреть в словарь? Но у меня нет с собой словаря. И дома тоже нету. Уж не думаете ли вы, что у меня есть время читать? При моей-то занятости?
— Там у нас есть (жест).
— Ишь ты, — удивился он. — Так вы, ко всему прочему, еще интеллектуалка?
Однако с места он не стронулся.
— Хотите, чтобы я принесла? — кротко осведомилась Марселина.
— Нет, я уж сам.
С недоверчивым видом субчик направился к этажерке, не спуская глаз с Марселины. Возвратясь же с книжищей, принялся изучать ее, полностью погрузившись в это занятие.
— Так, посмотрим... Надири, персидская монета... надкостница... надраги... надхвостная железа... Нету здесь.
— Надо смотреть перед розовыми страницами.
— А что, интересно, на розовых страницах?.. Более чем уверен, пакости какие-нибудь... Ах нет, это латынь... Nach Hause... Nascetur ridiculus mus[23]... тоже нету.
— Я же вам сказала: перед розовыми страницами.
— Черт, как сложно! Ага, вот наконец-то слова, которые все знают: надбить... надворье... надгробный... надебоширить... Ага, вот! На самом верху страницы. Надевать. Смотри-ка, даже ударение поставлено. Итак, надевать... надеваю, надеваешь... Я правильно говорил... О, вот и возвратная форма: надеваться... Но тут только один вариант — надевается... Странно... поистине странно... Ладно. А раздеваться?.. Поглядим-ка раздеваться... Значит... раздавиться... раздалбливаться... раздвоиться... а вот и раздеваться... Спрягается как одеваться... Значит, говорить надо: раздевайтесь... Ну что ж, прелестница моя, — внезапно взревел он, — раздевайтесь! Да поживей! Совсем! Догола!
Глаза его налились кровью, тем паче что Марселина столь же всецело, сколь и неожиданно, исчезла.
Держась одной рукой за выступающие камни, а в другой держа чемодан, она с необыкновенной легкостью спускалась по стене, и вот ей осталось лишь сделать несложный прыжок с высоты трех с небольшим метров, чтобы успешно завершить побег.
В следующую секунду Марселина скрылась за углом.
