— На фиг мне это надо. Я предпочитаю гулять одна.
Вдова Аз вновь исторгла вздох.
— Я чувствую такое одиночество... такое одиночество... такое одиночество...
— В жопе я видела такое одиночество, — ответила девочка с использованием присущих ей языковых средств.
— Надо относиться с большим пониманием к взрослым, — жалостно произнесла вдова Аз. — Ах, если б ты знала...
— Это что, мусорилло так вас раскалилло?
— Ах, любовь... когда ты познаешь...
— Я была уверена, что в конце концов вы начнете говорить мне всякую похабщину. Если вы не прекратите, я позову мусора... но другого...
— Как это жестоко, — с горечью изрекла вдова Аз.
Зази пожала плечами.
— Бедная старушка... Ладно, не зверь же я все-таки. Я составлю вам компанию, пока вы не придете в себя. Ну как, доброе у меня сердце, а?
Но прежде чем вдовица Аз успела ответить, Зази добавила:
— И все-таки... мусорилло... Мне было бы противно.
— Я тебя понимаю. Но ничего не поделаешь, так уж получилось. Может, если бы твой дядя не стал жертвой гиднаппинга...
— Я ж вам уже сказала: он женат. И моя тетя в сто раз красивей вас.
— Можешь не расхваливать своих родственников. Мой Зашибю меня вполне устраивает. Верней, устроит.
Зази пожала плечами.
— Ну, чистое кино, — сказала она. — У вас что, другой темы для разговора нету?
— Нету, — энергично подтвердила вдова Аз.
— Раз так, — не менее энергично изрекла Зази, — объявляю вам, что неделя благотворительности кончилась. Покешник.
— И все равно благодарю тебя, дитя мое, — произнесла преисполненная всепрощения вдовица Аз.
Они вместе, но по отдельности перешли бульвар и оказались перед ресторацией «Сфероид».
— Опять вы! — воскликнула Зази. — Вы что, следите за мной?
— Я была бы рада, если б тебя здесь не было, — отвечала ей вдова.
— Не, она просто прелесть. Пять минут назад я не знала, как от нее отделаться. А теперь она велит, чтоб я сматывалась. Это что, любовь так на вас действует?
— Что мне тебе сказать? Если по правде, у меня здесь свидание с моим Зашибю.
Из подвала доносился жуткий шум. Гам. Гав.
— А у меня с дядей, — сообщила Зази. — Они все там. Внизу. Слышите, как орут? В точности дикари. Я ведь вам уже говорила, где я видела этот их биллиард...
Вдова Аз внимательно изучала наполнение первого этажа.
— Вашего хахаля туточки нет, — подсказала Зази.
— Покашто, — сказала вдова. — Покашто.
— Само собой. Мусора в бистро не сидят. Им запрещено.
— А вот тут ты дала промашку, — с лукавым выражением лица поправила ее вдова. — Он пошел переодеться в цивильное.
— И вы уверены, что узнаете его?
— Я люблю его, — сказала вдова Аз.
— А пока, — откровенно предложила Зази, — спуститесь вниз, выпейте с нами по стаканчику. Вполне возможно, он уже в подвале. Может, он специально уже там.
— Не перехватывай. Он — легавый, а не тихарь.
— Да что вы о нем знаете? Он что, все вам о себе рассказал? Уже успел?
— Я верю ему, — отвечала влюбленная не то чтобы экстатически, скорей невразумительно.
Зази в очередной раз пожала плечами.
— Ладно, идемте выпьем по стаканчику... это вам немножко прочистит мозги.
— Почему бы и нет, — сказала вдова, глянув на часы и установив, что ей еще десять минут ждать своего возлюгавого.
С верха лестницы видны были шары, оживленно катающеся по зеленому сукну, меж тем как другие шары, гораздо легче, скакали в испарениях, поднимающихся над кружками с пивом и пропотевшими подтяжками. Зази и вдова Аз усмотрели плотную группу туристов, сбившуюся вокруг Габриеля, который как раз обдумывал труднейший карамболь. Когда же таковой удался, они радостно приветствовали это достижение на разных наречьях.
— Ишь как довольны, — отметила Зази, гордясь своим дядей.
Вдова кивнула, соглашаясь.
— Какие же они все-таки кретины, — прочувствованно произнесла Зази. — Ведь главного-то они еще не видели. Вот когда они увидят Габриеля в пачке, у них еще те будут рожи.
Вдова соблаговолила улыбнуться.
— Интересно бы знать, что это значит — педик? — фамильярно, как к старой подруге, обратилась к ней Зази. — Гомик? Пидор? Жопник? Гормосенсуалист? Чем они отличаются?
— Бедное дитя, — вздохнула вдова, которая время от времени выкапывала, но лишь для чужого пользования обломки нравственности в руинах собственного морального облика, рухнувшего под воздействием чар мусормена.
