— Кто это? — поинтересовалась Зази.
— Приятель, — ответил Габриель. — Федор Балванович.
— Как видишь, — сообщил Федор Балванович, — я уже больше не зазывала, я поднялся по социальной лестнице и сейчас везу всех этих кретинов в Сент-Шапель.
— Может, ты тогда и нас подкинешь до дома? Из-за этой забастовки транспортабельников положение просто пиковое. На горизонте ни единой тачки.
— Понимаешь, сперва мне их нужно закинуть в Сент-Шапель, пока там не закрылось. Ну, а потом, — ответил он на вопрос Габриеля, — можно будет и тебя домой завезти.
— А Сент-Шапель это интересно? — спросил Габриель.
— Сент-Шапель! Сент-Шапель! — издали клич туристы и с этим ликующим кличем в едином порыве повлекли Габриеля к автобусу.
— Он им приглянулся, — сообщил Федор Балванович Зази, оказавшейся, как и он, на задах общего порыва.
— Уж не воображаете ли вы, — спросила Зази, — что я поеду с этими кретинами?
— А мне как-то плевать, — ответил Федор Балванович.
И он уселся за баранку перед микрофоном, каковым не замедлил тут же воспользоваться.
— Живенько! — жовиально прогромкоговорил он. — Шнель! Шнель!
Поклонники Габриеля уже удобно разместили его в кресле и, вооружившись соответствующими аппаратами, измеряли давление света, дабы запечатлеть его портрет в условиях контражура. И хотя такое внимание льстило ему, он тем не менее был обеспокоен судьбой племянницы. Узнав от Федора Балвановича, что вышеупомянутая племянница категорически отказывается участвовать в совместной транспортировке по городу, Габриель прорвал восторженное оцепление ксеноговорящих, выскочил, ринулся к Зази, схватил за руку и потащил к автобусу.
Застрекотали камеры.
— Мне больно! — заверещала разъяренная Зази.
Но и ее умчало к Сент-Шапель транспортное средство на большущих надувных колесах.
— Разуйте глаза, лопухи несчастные, — вещал Федор Балванович. — Справа вы сейчас увидите вокзал Орсе. Как архитектура тоже не пальцем сделан, так что пусть вам это послужит утешением, если мы опоздаем в Сент-Шапель, а так оно, верней всего, и будет, потому как из-за этой вонючей забастовки пробки на всех улицах.
Слившись в единодушном и полнейшем непонимании, туристы отвалили челюсти. Впрочем, самые фанатичные вовсе не обращали внимания на бурчание микрофона; устроившись задом наперед на сиденьях, они с волнением созерцали архангела-путеводителя Габриеля. Он улыбнулся. И у них пробудилась надежда.
— Сент-Шапель, — пытались выговорить они, — Сент-Шапель...
— Да, да, — благожелательно промолвил он. — Сент-Шапель (молчание) (жест) — это шедевр готического искусства (жест) (молчание).
— Кончай придуриваться, — зло бросила Зази.
— Продолжайте, продолжайте! — закричали туристы, заглушая голос девочки. — Мы хотим слушать! Мы хотим слушать! — в высоком иноязычном порыве хором трындели они.
— Не поддавайся им, — сказала Зази.
Она ухватила ногтями толику плоти его ноги вместе с тканью брюк и пребольно щипнула. Боль была такая сильная, что по щекам Габриеля покатились красивые крупные слезы. Туристы, которые никогда, несмотря на свой богатый опыт космополитизма, не видели плачущего гида, забеспокоились; проанализировав, кто с помощью дедуктивного метода, а кто — индуктивного, непривычное это поведение, они пришли к единодушному выводу: нужны чаевые. Быстренько скинувшись, они возложили приношение на колени бедняги, чье лицо вновь осияла улыбка, но не столько из благодарности, так как сумма была незначительная, сколько оттого что прекратилась боль.
— Вам это, наверно, покажется странным, — несмело обратился Габриель к туристам.
Одна элегантная франкофонная дама выразила общее пожелание:
— А Сент-Шапель?
— О! — промолвил Габриель и повел рукой.
— Сейчас расскажет, — объявила полиглотическая дама своим компатриотам на их родимом наречии.
Кое-кого это подстрекнуло даже встать на сиденья, дабы не упустить ничего ни из мимики, ни из слов.
Габриель, чтобы придать себе уверенности, откашлялся. Но тут опять выступила Зази.
— Ой-ёй, — совершенно явственно произнес Габриель.
— Бедняжечка! — воскликнула дама.
— Скотина, — пробормотал Габриель, потирая бедро.
