Упражнения в стиле - страница 191

, — заявляет Ролан Трави. И дальше добавляет, что верит во внутреннюю объективность математики и ощущает себя ближе к Платону, чем к Марксу. Три года сотрудничества в кружке Суварина (1931–1933) оказались действенным средством вытеснения остаточных явлений сюрреалистической групповщины, но малоэффективным для литературного развития. Намного позднее Кено назовет свои статьи этого периода «юношескими, довольно легкими, чтобы не сказать непродуманными». В кружке Суварина Кено сталкивается с теми же трудностями, с которыми Кено сталкивался в «рядах эстетствующих хулиганов», а Ролан Трави — в «секте» Англареса. Всем троим вновь приходится выходить из круга и взрослеть. Путешествие в Грецию не только излечивает тандем Кено–Трави от «злого хаоса и бессмысленности» сюрреализма, но и в значительной степени выводит на другой уровень миросозерцания. Открытие классической традиции влечет за собой стремление к традиционному универсализму. Кено читает Спинозу и Лейбница. Творчество все больше понимается как стремление к всеобщей и единой форме, выход из малых локальных кругов (политических и литературных кружков) в великий круг Традиции вне времени и мира. Чтобы основать новую литературу, нужно вычленить себя из современного социально-политического контекста. Но, проходя через свой первый «духовный кризис», Кено по-прежнему пытается осознать реальность мира и развитие Истории, а также понять уготованную ему роль. В этих поисках, на фоне прогрессирующей астмы и продолжающегося психоанализа, возникает фигура Гегеля и тема гнозиса.

С 1933 по 1939 годы Кено посещает лекции Александра Кожева о философии Гегеля (в 1947 году он опубликует курс этих лекций в издательстве «Галлимар»), конференции Анри-Шарля Пюэка, посвященные гнозису, манихейству и святому Иринею Лионскому, собрания Социологического коллежа. Кено страдает от астмы, но, по собственному выражению, не случайно: «Астма — это яростное напоминание о существовании Зла». Впрочем, о Зле напоминает не только астма: война в Испании, фашистская угроза в Европе... Кено вновь обращается к теории «дезангажированности», которую излагает в статьях, написанных для журнала «Волонте» (1937–1940). В конце 30-х годов писатель устраивается работать в издательство «Галлимар» рецензентом английской литературы, а накануне Второй мировой войны становится его ответственным секретарем. Этот год отмечен очередным разрывом, но на этот раз с мистицизмом; Кено возобновляет курс лечения с помощью психоанализа, который длится два года. Так начинается новый виток социальной и политической ангажированности.

В 1939 году Кено публикует «Лютую зиму» (роман, рассказывающий об излечении главного героя от ненависти к миру и к Истории — всеобщей и своей личной), призывается на фронт и проводит несколько месяцев на «странной войне», в которой французская армия почти не ведет боевых действий. После капитуляции Франции и демобилизации Кено возвращается в Париж. Он отказывается сотрудничать в «Галлимаре», лояльном к оккупационным властям, зато принимает участие в изданиях, близких к Сопротивлению: «Мессаж», «Фонтэн», «Л’Этернель Ревю».

После окончания войны Кено возобновляет свою работу в издательстве и входит в состав руководства Национального комитета писателей. Бурная общественная деятельность быстро уступает место «политическому скептицизму», который навеян — среди прочего — чтением «Греческих скептиков» Брошара и даосских «Анекдотов» Пиррона. Кено по-прежнему увлекается живописью, ходит на курсы рисунка и выставляет свои гуаши в галерее «Художник и Ремесленник». Живописные произведения самого Кено не привлекают внимания критиков, что не мешает ему интересоваться творчеством Шейсака, де Кирико, Дюбюффе, Лабисса, Миро, Пикассо... Свои размышления он излагает в двух текстах: «Миро, или Доисторический поэт» и «Вламинк, или Головокружение материи». Подход писателя к изобразительному искусству своеобразен; между письмом и живописью он усматривает определенную связь, видя не только графичность и образность письма (что принято отмечать в восточной традиции), но и определенный языковой, знаковый характер, присущий графике и живописи. Так, он отмечает, например, что Вламинк — «самый профессиональный писатель-живописец», Дюбюффе «рассказывает очень хорошо», а «живопись Миро не что иное, как особый язык».