Упражнения в стиле - страница 190
Кено признается, что чувствует себя «совершенно потерянным» и поставленным перед фактом полного отрицания всего: «больше нет ни литературы, ни антилитературы, которой являлся сюрреализм»[74]. Кено перестает писать. Вне групп остается одиночество, от которого Кено спасается в занятиях философией (он посещает лекции Анри Клода и Жака Лакана), в чтении (открытие Джойса и изучение «литературных безумцев»[75]) и в рисовании акварелей. Математика — еще одна отдушина. Но и здесь персонаж «Одилии» понимает, что «все эти годы верил в иллюзии и жил ошибочно»[76], что бесконечные и бесцельные расчеты расчетов превратили его в «неисправную вычислительную машинку». В это время Кено начинает интересоваться пиктограммами («единственное, что мне оставалось делать, — это пиктограммы, т. е. [то, что оставалось] вне или поверх письма и литературы»[77]), как если бы эта деятельность на перекрестке живописи, литературного письма, энциклопедизма и математической комбинаторики позволяла Кено обрести голос после молчания, последовавшего за разрывом. Ничего удивительного в том, что вход в литературу ассоциируется с другими голосами: психоаналитическим и мистическим. Любопытно, что начало интереса к психоанализу совпадает с началом литературной карьеры: в 1933 году был опубликован и отмечен премией «Дё Маго» первый роман Кено — «Репейник». Кено осмысливает эти события довольно неординарно, о чем свидетельствует парадоксальная запись в «Дневнике»: «неоднократно я пытался / старался / выйти из литературы / с помощью живописи / с помощью математики». Семилетний курс психоанализа окажет на Кено огромное влияние, которое писатель будет позднее отрицать с подозрительным постоянством и воодушевлением. Несмотря на иронию и сарказм поэмы «Дуб и собака», рассказывающей о психоаналитическом эксперименте, психоанализ имеет для Кено несомненное значение. Двойственная суть личности (дуб и собака — этимологически две составные части фамилии писателя), творчество, проблематика письма — все пронизано стремлением выйти, вырваться из породившего круга, все прочитывается под гнетом автобиографии. Призрак Бретона (Папы сюрреализма) еще долго бродит по текстам Кено: но если в раннем эссе «Отец и сын» автор открыто рассуждает о комплексе Эдипа и комплексе кастрации, то в последующих текстах тема дается через целую серию скрытых указаний, ссылок и намеков. Так, в романе «Каменная глотка» (1934) психоаналитическая проблематика выражается через головокружительную и трагическую историю семьи Набонидов. В этом же году Кено становится отцом, в этом же году он порывает с Батаем. Стараясь выйти из литературы, Кено в нее входит через другую дверь: начинается новый этап творческого постижения действительности. На фоне социологии и философии проявляется интерес к марксизму.
Еще за три года до этого Кено становится членом Демократического Коммунистического кружка Бориса Суварина и начинает сотрудничать в его журнале «Социальная Критика». Среди сотрудников журнала фигурирует и Жорж Батай, вместе с которым Кено публикует «Критику основ гегельянской диалектики», статью, о которой он позднее напишет: «...мы намеревались прийти на помощь склеротичной материалистической диалектике и предполагали ее обогатить и обновить, оплодотворив лучшими семенами буржуазной мысли: психоанализом (Фрейд) и социологией (Дюркгейм и Мосс), — в то время мы, конечно же, еще не знали о Леви-Стросе»[78]. В 1932 году Кено вступает в антисталинскую группу «Кружок Новой России» и в антифашистский «Единый Фронт». Стихотворения «Мюнхен» и «Для Других», равно как и отдельные части поэмы «Дуб и собака», являются, бесспорно, признаками ангажированности; при желании можно усмотреть определенную политизированность в «Детях Ила» и «Суровой зиме», в меньшей степени — в «Воскресенье жизни». Эту политическую ангажированность следует воспринимать — как всегда и все у Кено — всерьез, но с некоторыми оговорками; здесь, как и в других случаях политической мобилизации, Кено проявляет к догме «серьезное, но сдержанное отношение». Мы находим объяснение этой парадоксальной формулировки в «Одилии», наиболее полемичном из всех романов Кено. «Часть моих идей не очень хорошо сочетается с материализмом, даже диалектическим»
