— Кофе?
— Нет, спасибо.
— Потом не уснуть будет, — встрял старик.
— Не лезь не в свое дело, старый пень, — сказала Гортензия; и пояснила страннику: — Это мой дядя. Он выжил из ума.
— Давай, давай, — отозвался одноглазый, который вовсе не был глухим. — Болтай. Если бы не ревмашка, я был бы как огурчик. Точно, как огурчик.
— Он у нас слегка тронутый, — сказала Гортензия. — Но, несмотря на возраст, еще пыхтит. Кое-кто думает, что он колдун. Он вправляет кости и заговаривает огонь. Знает, как называются все растения и для чего они служат. Раньше даже поговаривали, что он вызывает души умерших.
— Басни, — сказал одноглазый.
— У него дома есть говорящая голова, которая рассказывает обо всем, что происходит в мире, — продолжала Гортензия, убирая со стола и между делом не пропуская ни одной возможности прижаться упругой грудью к плечу мужчины или потереться бедром о его руку, — ее никто не видел, только я, один раз, когда была маленькой, и конечно же перепугалась. Некоторые говорят, что это радио, ничего подобного — когда я была маленькой, радио еще не существовало, — вообще-то я не старая, месье, мне двадцать; ну, а мне говорят, что все почудилось. Но я видела эту голову, точно.
— Надо же, — сказал одноглазый.
— А еще у него есть шпионы — два ворона. Они летают повсюду, садятся на подоконники, подглядывают, а потом рассказывают все, что видели. Несколько раз местные ребята пытались их убить, но не тут-то было, все наоборот: пацаны то ранили себе что-нибудь, то ломали.
— Это точно, — сказал одноглазый.
Гортензия шевельнулась:
— В нашей семье он один такой.
Странник закурил трубку.
— Вы путешествуете пешком, месье, — сказал ему старик. — Это куда более познавательно, чем по ж-железке или на всяких там авто-мото. Можно увидеть то, чего не замечаешь на скорости, ведь так?
— Действительно.
— Здесь заночуете?
— Да.
— Приходите ко мне завтра утром, я покажу вам кое-что интересное. Вы ведь смыслите в цифрах, а? В этих, в ста-атистиках?
— Откуда вы знаете?
— Гортензия вам все рассказала: один из моих воронов видел, как вы шли и бормотали цифры — ни громко, ни шепотом.
Странник улыбнулся:
— Никак не могу избавиться от этой привычки.
— Приходите завтра, — продолжил одноглазый, поднявшись. — Пиконом угощает месье, — добавил он.
И вышел.
— Старый пень, — пробурчала Гортензия, — чокнутый, совсем чокнутый. Но говорящую голову я и правда видела, когда была маленькой.
Наступила тишина.
— Я провожу вас в комнату, — сказала Гортензия.
Странник хотел было пойти за ней, но тут вернулся хозяин:
— Хорошо поужинали, месье Губернатис? А ты можешь отправляться спать, когда закончишь с посудой. Хорошо поужинали, месье Губернатис? В это время года мне нелегко готовить, учитывая малое, я бы сказал, ничтожное количество клиентов, а также учитывая, что я не умею стряпать, — омлет не стряпня... У меня нет ни продуктов, ни поваров. И все-таки, хорошо поужинали, месье Губернатис?
— Вполне. Я не обжора.
— Ага, сказано с укором.
— Ну что вы. Я прекрасно поужинал.
— Омлетик удался?
— На славу.
— Хм.
Он рассматривал странника.
— Если верить тому, что написано в вашем формуляре, вы — месье Губернатис?
— Он самый. Вы в этом сомневаетесь?
— Нисколько. Депутат?
— Да.
— Ваш визит — честь для моего заведения, месье депутат. И... ну... кстати: вы здесь никогда не бывали?
— Никогда.
— Вы уверены?
— Несомненно. Абсолютно уверен.
— Никогда здесь не бывали?
— Никогда. Я же сказал.
— Даже во сне?
Губернатис задумался.
— Даже во сне, — ответил он.
И заметил:
— Странные расспросы.
Толстощекий малый, который расспрашивал посетителя с маской беспокойства на лице, вновь принял любезный вид.
— Простите меня, месье депутат, вы ведь простите? В этом отношении я того, чересчур... Готов рассказать вам одну историю, да-да, целую историю.
И он обратил к своему клиенту взгляд, в котором была слабая мольба — словно хотел, чтобы гость попросил его рассказать эту самую историю. Но тот, вероятно утомленный обилием историй (автобиографических), которые уже были рассказаны за вечер, просто ответил:
— Каждому есть что рассказать.
Это замечание, казалось, потрясло толстяка — его охватило возбуждение, близкое к маниакальному.
