— Попрошу вас заполнить формуляр.
Он проделал это быстро, не задумываясь; видимо, привычка. Платить вперед отказался, предпочитая дождаться следующего дня. И вышел, глубоко раскланявшись с управляющей.
Заполненный формуляр не представлял никакого интереса. Г-жа управляющая присовокупила его к остальным; остаток дня она слушала Радио Тулузы.
Около семи часов постоялец появился снова. При этом он конфузливо улыбался:
— Я передумал. Если это вас не затруднит, я бы предпочел другую комнату, с окнами во двор.
— Вы правы; она, конечно же, поспокойнее.
— Я не хотел бы вас ставить в затруднительное положение.
— Это ничуть меня не затруднит. Сегодня вечером в нее должен был заехать брат полковника, так я дам ему шестой. Ему все равно, на одну-то ночь.
— А какой номер у комнаты, что со стороны двора?
— Тридцатый.
— Тридцатый. Очень хорошо.
— Как войдете, выключатель под зеркалом, справа.
Он поклонился и вышел.
— Эй, перенесите-ка чемодан из шестого в тридцатый.
Неряха горничная поволокла чемодан по запутанным коридорам.
— Ну ваааще, — высказалась она на обратном пути. — Булыжники у него там, что ли...
И отправилась хлебать причитающуюся ей похлебку.
К одиннадцати часам постоялец из тридцатого вернулся. Снял с доски свой ключ и поднялся в номер. Г-жа управляющая посмотрела на него, но ничего особенного не заметила. Она добралась до своей пустой — по причине вдовства — постели; грязнуля горничная докарабкалась до своей мансарды. Гостиница постепенно засыпала: брат полковника, монахиня, семья из Бреста.
* * *
Г-жа управляющая вставала в шесть тридцать; в семь, сидя за письменным столом, она уже читала газету. Этого промежутка времени хватало на ее туалетные надобности, труды по одеванию и весь комплекс мер по приему утренней пищи. В тот самый момент, когда она с дрожащим пенсне на носу смаковала заметку об убийстве консьержки в банях Плезанс, тихое, но все же решительное тук-тук прервало ее чтение. Это был постоялец из тридцатого.
— Здравствуйте, месье, — сказала она, растягивая рот в добротно сделанной улыбке.
— Приношу свои извинения, мадам, я уезжаю.
Рот мадам съехал набок.
— Уезжаете?
— Да, я не могу здесь оставаться.
— Вас беспокоил шум?
— Да нет, было очень тихо, очень тихо.
— Так в чем же дело? Что-то здесь не так. Если что-то случилось, так вы скажите.
— Ничего.
На какую-то секунду его лицо исказилось гримасой, после чего приняло свое обычное выражение.
— Значит, подушки! — воскликнула г-жа управляющая. — Забыли их убрать. Ну конечно же, из вашего номера забыли убрать подушки.
— Нет, мадам, их убрали.
— Тогда не понимаю. Я просто не понимаю. Вы же мне сами сказали, что останетесь на три месяца. И комната очень тихая, ведь так?
— Так. Очень тихая. Но я испытал некое ощущение. Понимаете? А когда испытываешь ощущение...
Он сделал жест, который показался г-же управляющей начисто лишенным какого-либо смысла. В ответ она глупо и неловко улыбнулась.
— Сколько я вам должен? — спросил он.
— Одна ночь, тридцать франков.
Он молча вынул стофранковую купюру, потом забрал сдачу. Г-жа управляющая продолжала на него смотреть. Он повторил жест:
— Понимаете, я не могу остаться. Очень сожалею.
— Я тоже. До свидания, месье.
— Ну, вот...
Он резко подхватил свой чемодан, махнул на прощание шляпой и вышел. Помедлил. Ни одного такси. Он перешел улицу и скрылся за углом.
Замарашка горничная, натирающая мебель, воскликнула: «Ну, этот ваааще!»
— И не такое бывает, — сказала г-жа управляющая.
— Чокнутый какой-то.
— Наверняка психбольной. Даже лучше, что он уехал.
— Булыжники у него были в чемодане, — усмехнулось раболепное существо. — Булыжники!
Отлив таким образом свои размышления в словесную форму, оно или она с еще большим усердием принялось (лась) натирать мебель, выполняя — старательно-бестолково — мудрые распоряжения г-жи управляющей.
