Минут через пятнадцать Крылов отчаянно заскучал. «Бельфамистая» толстушка Домна, из тех, что приводят в восторг стариков и юнцов, ненатурально изображала саму невинность и крутила любовь с кабатчиком «за сережки». Ее партнер путал слова и говорил невпопад.
Крылов с грустью вспомнил Ивана Семеновича Топоркова. Этот актер всегда верно брал тон, не злоупотреблял гримом, и даже в пошлой пиесе держался с достоинством. Особенно он был хорош в «Любовном напитке» в роли лакея. Вместе с госпожой Косяковской, которая исполняла роль старухи, он заставил публику хохотать до упаду, не дозволяя себе ни малейшего шаржу. Большой актер мог получиться из него. Мог бы… Нет более Ивана Семеновича Топоркова. Погиб двадцати восьми лет. Застрелился под Новый год. Кто говорит: из-за смерти дочери, которую он нежно любил; кто намекает на ржавчину жизни. И в некрологе так написано: «Не вынес ржавчины жизни»…
Тяжела жизнь актерская: больно уж треплется тут человек, так как живет одними нервами. Особенно худо провинциальным актерам.
На приезжих еще томский зритель идет, а доморощенных ни в грош не ставит. Вот, к примеру, Светлин собрал и срепетировал цыганский хор. Из Заистока набрал, местных. И прогорел через сезон. Обыватель забастовал: «Своих слушать да еще за деньги?!»
Крылову припомнилась полусмешная история о том, как томские обыватели дирижера повернули. Один любитель музыки, он же техник путей сообщения, собрал небольшой оркестр из таких любителей. Решили они обнародовать себя в летнем павильоне Буфф-сада. Концерт был платный, билет стоил недешево, и публика подобралась поэтому, в основном, купеческая. Техник, как водится, поклонился в зал, а затем, повернувшись лицом к оркестрантам, взмахнул было дирижерской палочкой.
— Стой! — закричали ему из зала. — Ты пошто это к публике задом стоишь?
— Но, господа, — смутился дирижер. — Сам господин Берлиоз теперь так дирижирует.
— А Берлиоз Томску не указ! — дружно заявил зритель.
Послали за городовым, и дирижера, вздумавшего было работать по-берлиозовски, развернули.
Бывает, конечно, и наоборот. Публика вдруг ринется кому-либо сочувствовать, обожать. Чаще всего из артистов женского полу. До того дообожают, что бедная не знает, куда и деваться. Госпожа Смолина, опереточная примадонна, через газету обещает построить для своих томских поклонников… сумасшедший дом, если они не перестанут досаждать ей на улицах.
Что и говорить, тяжела жизнь актерская. Да только ли актерская?
Крылов поехал в Сибирь добровольно. Но рядом с ним жили те, кого насильно прислали сюда, как невесело шутят местные жители, березки считать, соболей ловить. Этим было хуже всех: голодно, холодно, одиноко. А главное, их души убивала неволя. Для человека это самое страшное — неволя. Многие ссыльные находили из нее трагический выход — револьверный выстрел. Не вынес десятилетней ссылки и застрелился Александр Алексеевич Кропоткин, старший брат революционера Кропоткина, прекрасный астроном, ученый. Застрелилась жена Волховского, оставив на руках полуоглохшего мужа двух маленьких девочек. Вот почему опустошены глаза Волховского… Стрелялись врачи, учителя, гимназисты… Молоденькие девушки отравлялись спичками, карболкой, сулемой. Было что-то противоестественное в этих массовых уходах из жизни.
Растревоженные мысли мешали расслабиться, отвлечься, отдохнуть. Захотелось встать и уйти. Крылов взглянул на жену. Нет, придется досиживать: Маша заинтересованно глядела на сцену. Неужели ей нравится это?!
Главная сериозная пиэса, пошедшая сразу после Шпажинского, оказалась еще хуже. Непроходимая чепуха. Бирюлькин с идиотским лицом метался по сцене, изображая внеземные ужасы. Женский хор перекрывал мужской. Луняне ходили в плисовых поддевках. А партнерша Бирюлькина посредине действия вдруг подошла в суфлерской будке и густым мужским басом выговорила:
— Не подавайте чужых слов!
И затем перешла на писклявый жеманный тон.
Публика вела себя неистово; даже в партере открыто смеялись, громко разговаривали; из райка швыряли медные деньги — тяжелые, старые, еще колыванской чеканки, чуть голову актеру не проломили. Толпами уходили в буфет. Господа студенты выбросили из своей ложи на сцену несколько веников.
