Толпа придвинулась к ним.
— Кончай охранников!
— Царя продали…
— Ломи их…
Раздавались повсюду провокационные выкрики.
У кого-то из охранников сдали нервы, и он вскинул револьвер. Раздался выстрел — и одновременно дурной крик, не столько от боли, сколько от злобы. Толпа отхлынула, но оправившись от неожиданности, поперла вперед.
Добровольцы-милиционеры, студенты и рабочие вынуждены были спрятаться в трехэтажное здание Сибирской железной дороги. Забаррикадировались на первом этаже.
Толпа на площади Ново-Соборной достигла нескольких тысяч. Откуда-то появились дрова, остатки мебели, начали сооружаться костры…
Губернатор Азанчевский-Азанчеев вышел к народу и попросил разойтись.
— Выдайте нам городскую голову Макушина!
— …Присяжных Вологодского и Вейсмана!
Губернатор поспешил удалиться во внутренние покои своего дома — звонить и ждать подкрепление.
В четыре часа дня загорелась пивная Рейземпмана…
Крылов заставил Ивана Петровича выпить брому. Уложил его на кушетку в конторке при оранжерее. Велел никуда не уходить.
Немушка… Только сейчас Крылов спохватился, что до сих пор нет его. Еще утром ушел на почту снести посылку с семенами. Что с ним? Где он?
«Придет, — успокаивал он сам себя. — Немушка — божий человек… Убогий… Не посмеют…»
Но тревога за судьбу человека, которого он отправил с поручением, росла.
Началось… Дурные предчувствия, мучившие Крылова в последнее время, похоже, начали сбываться. Эх, Федор, Федор, упоенный близкой победой, где ты сейчас?
Крылов оделся, взял трость — в последнее время он сильно привык к ней — и пошел искать Немушку.
Со стороны Троицкого кафедрального собора доносился глухой и странный шум, словно бы там, в сумерках, возилось какое-то большое и страшное существо, вскрикивало, шуршало, выло, пело, взлязгивало железами, трещало — и все это одновременно. Пахло дымом.
Да как-то жутко…
Пошатываясь, Крылов шел по улице, не зная куда и зачем. Попал в толпу. Его толкнули. Сбили очки. Он потерял трость.
Людской водоворот долго кружил его на одном месте, затем так же неожиданно, как вовлек, бросил в сторону, и Крылов очутился на паперти.
Троицкий кафедральный собор, заново отстроенный и освященный пять лет назад, темной громадой довлел над площадью. Ни огонька, ни звука. Все двери заперты изнутри.
На паперти было просторнее, но тоже толпились какие-то люди, нищие, юродивые, зеваки. Лезли на фасонную чугунную ограду, чтобы лучше все рассмотреть. Немушки здесь не было.
Крылов попробовал было отсюда выбраться, но не смог. Толпа обтекала собор со всех сторон, до самого губернаторского дома, запружая ближайшие переулки.
— Революционеры! — слышалось в толпе. — Засели в управлении!
— Выкурить!
— Жги ораторов!!!
— Кури милицию…
— Не жалей забастовщиков!!!
На площади творилось что-то невообразимое. Тащили откуда-то доски, палки, обломки мебели. Мелькнул даже погнутый куполок домашнего абажура. Все это складывалось у входа в управление Сибирской железной дороги. Зачем?
Странно, солдаты, оцепившие площадь, вели себя бездейственно. Не мешали толпе заниматься нагромождением хлама. Покрикивали только для вида: «Расходитесь… расходитесь…»
Расходиться никто и не думал.
Внезапно единодушный вопль вырвался в толпе: от чьего-то факела загорелась куча хлама. Огонь лизнул стену театра Королёва.
— Пожар! — закричали на паперти.
Но никто не бросился тушить. Лишь качнулись вперед — получше рассмотреть.
Огонь начал набирать силу. Появились пожарные. Но — дикое дело! — им стали мешать бороться с огнем! Ломали машины. Какого-то пожарника сбили с ног…
Казалось, все сошли с ума.
Люди, осажденные в театре и в управлении, начали метаться, выскакивать наружу. Кто-то пробовал спуститься по водосточной трубе…
Толпа зорко следила, сторожила их — набрасывалась на каждого, кто спасался от огня. Особенно охотились за студенческими тужурками и шинелями, за форменными пиджаками железнодорожников.
Крылов зажал голову руками. Бред дикий, чудовищный! Этого не может быть…
Открыл глаза: это было.
Огонь начал охватывать второй этаж. В окнах мелькали чьи-то лица, руки, дети… Треснула рама — на подоконник вскочила женщина. Растрепанные медно-красные волосы, искаженное ужасом лицо…
