Всю жизнь Крылов стремился жить нравственно. Не в силах переустроить мир, пытался в меру своих возможностей совершать малые добрые дела. Искал светлые явления в российской действительности. И находил их! В науке, в технике, в искусстве. В самом деле, разве не отрадно жить в век бурного промышленного развития? Железные дороги, телеграф, паровая машина Уатта, пароход Фултона, теплодвигатель Ползунова, машина Аркрайта, совершившая подлинный переворот в ткацком деле… Успехи в химии, математике, геологии, географии… Книги Толстого, Чехова, Горького… «Дрогнуло, заколыхалось необъятное море человеческого горя в России, заходили грозные валы — и над ними появился сверкающий талант Горького…» — пишут о нем в газетах. Музыка Рахманинова и Скрябина, голос Шаляпина, картины Серова, Нестерова, Левитана… Бодрящих впечатлений можно было бы припомнить еще и еще!
Однако же боль и слезы не исчезали. Горя становилось все больше. Натяжение и гнев возрастали.
Нет, для сегодняшнего дня совершенно не годились старые добрые теории. Они ничего не изменяли и не объясняли.
Умом Крылов давно это понимал, а в практической жизни все еще цеплялся за обрывки надежд и утопий.
— Сибирь эмоционально глохнет, — пожаловался Макушин, на днях заходивший к нему на огонек. — Семья Павла Петровича Нарановича на грани трагической бедности, а я не могу собрать даже ничтожной суммы.
Пригнетен черствостью и себялюбством томичей Петр Иванович. Пустил свою уже изрядно обветшавшую «шапку по кругу» в память об угасшем от туберкулеза гражданском инженере-архитекторе, строителе университета — и «шапка» вернулась почти пустой. Подписка ничего не дала. Забыли томичи своего архитектора. Да его ли одного?!
Выдыхается из сил и любимое макушинское детище, Общество попечения о начальном образовании. Старые доброхоты поумирали, откачнулись, новые не появляются. По улицам ходят члены общества — букетики васильков продают, чтобы хоть как-то пополнить опустевшую кассу. Крылов, давний член правления этого общества, видит, как захирела и дышит на ладан и эта старая добрая теория — теория благотворительности.
Хорошо, бодро начала свое дело другая организация — Общество содействия физическому развитию, руководимое доктором Пирусским. В течение ряда лет оно пролагало путь к той новой школе, которая вела бы наряду с обучением письму и чтению и обучение различным видам ручного труда. «Принцип всесторонности развития ребенка по примеру новых педагогов в Северной Америке, в Японии, в Европе и Австралии», физические упражнения и труд на благо питомцев — вот какова благородная и весьма полезная основа деятельности этого общества. Но и его помыслы разбиваются об отсутствие средств. Горячие завтраки, площадки для игр, дачи для слабых детей, зеленые площадки, гимнастика… «Ах, доктор Пирусский, как это прекрасно! Вы — человек из будущего!» — восхищаются сограждане и… прячут подальше свои кошельки. И «человек из будущего» отдает в собственность городской управе двухэтажное каменное здание школы-манежа, лишь бы достроить его, лишь бы не загубить само дело. Устал, постарел Владислав Станиславович. Нелегко насаждать в Сибири физическую культуру по-американски да по-австралийски…
Устал, постарел и Макушин, «толкач сибирского просвещения», «рельс на культурном пути Сибири», «кузнец-гражданин».
«Русский американец, — льстят ему московские газеты. — Европейская Россия посылала в Сибирь преступников, Сибирь в ответ шлет людей бодрых духом, твердой воли, широкого делового размаха». Да, серьезные заслуги имеет достопочтенный Петр Иванович перед родиной. Вереница блестящих дел тянется за ним. Более пятисот сельских библиотек успел насадить в губернии этот неутомимый человек вместе со своей помощницей дочерью Лизонькой. А начальные школы? А книжная торговля?
Разгромили его любимую «Сибирскую газету» — Макушин через много лет снова принялся выпускать сначала «Томский справочный листок», который вскоре стал называться «томский листок», а затем и настоящую газету, нынешнюю «Сибирскую жизнь», заявившую себя с 1897 года.
— Газета — дело нервное, — делится Петр Иванович с Крыловым своими сомнениями. — Обыватель требует: «Ты газету мне подай, а штоб читать в ней было неча. Да мотри, наших не трожь! А не то р-раздавлю, газетчик!». И, случается, давят…
