Конечно, бред. Но когда он услышал здесь, на Тыме, песню, где упоминался Священный лес, он решил во что бы то ни стало в нем побывать.
А Елисей говорит: «Нельзя. Шаманы не велят».
— Давай попросим у шаманов разрешения? — предложил он проводнику.
Елисей с сомнением покачал головой. Крылов упрашивал все сильнее, и проводник мало-помалу сдался.
— Ладно, — сказал он. — Пойдем к Бабочке. Спросим у нее. Сердитой воды захвати побольше.
К шаманке, которую Елисей назвал Бабочкой, они отправились ранним утром, когда листья кустарников и травы были еще залиты росой, от реки несло промозглой сыростью, а солнце едва-едва пробуждалось где-то далеко за неровной стеной «пьяного леса», вкривь и вкось поваленных ветрами и паводками деревьев.
Елисей шел впереди, дожевывая ломоть хлеба. Он двигался легко, почти бесшумно. У Крылова так не получалось. Он поспешал за ходким вожатаем, стараясь изо всех сил не отставать.
К концу второго дня пути они отыскали небольшое становище на берегу озера Куда Не Садятся Утки.
— Что, так озеро и называется? — переспросил Крылов.
— Так, — подтвердил Елисей. — Щук много. Как бревно, большие. Хватают уток за лапы и едят.
— Понятно.
Крылов с интересом оглядел чумы, покрытые берестой; они походили на потемневшие сахарные головы.
— Где же твоя Бабочка, Елисей?
Проводник молча указал на отдельно стоявший чум.
Жилище шаманки по имени Лондра (Бабочка), которую, по словам Елисея, чтили по всему Тыму, ничем особенным не отличалось от остальных «сахарных голов». Разве что камнем, стоявшим у входа и походившим на чугунный горшок.
Из чума доносился непонятный ритмический звук — будто вода капала.
— Заходи, — подтолкнул Елисей. — Можно.
И они вошли внутрь.
Посреди чума на оленьих шкурах сидела старая женщина и щелкала кедровые орешки. Это они и «капали», словно вода.
— Я здоров, а ты тоже здорова? — приветствовал хозяйку чума Елисей.
Старуха взглянула на вошедших и молча задвигалась на шкурах, давая место гостям.
— Это русский шаман, Лондра, — сказал Елисей после того, как расщелкал добрую пригоршню орехов. — Травы знает. Лечить может.
Крылов очень удивился тому, как Елисей его представил, но решил не спорить; как говорится, хоть горшком назови, только в печь не сажай.
Лондра бросила на него быстрый пытливый взгляд, но по-прежнему ничего не промолвила.
Тогда Елисей достал литровую запечатанную бутыль с казенной водкой и положил ее к ногам Бабочки.
Старуха ссыпала в берестяную коробушку орехи, поднялась, разожгла очаг и поставила варить мясо. Невысокая, широколицая и плосконосая в длинном засаленном платье, она двигалась не спеша, важно. Невозмутимое лицо ее проплывало мимо гостя, как далекая луна. На бутыль с «сердитой водой» шаманка поначалу не обращала внимания. И только тогда, когда выставила перед гостями блюдо с вареной олениной, Лондра протянула свою чашку Елисею: «Налей!».
Должно быть, Крылов слишком пристально разглядывал Бабочку… Старуха вдруг поймала его взгляд и без сожаления, как о чем-то естественном, сказала:
— Когда я молодая была, я была при луне красивая и при солнце. Я ведь тоже бусы носила. А теперь к моей шее только рыбий мешок привязывать.
Эти слова о женской красоте показались Крылову столь неожиданными, что он даже смутился и скорее непроизвольно, нежели расчетливо пробормотал:
— Нет, отчего же мешок…
Лондра улыбнулась, обнаружив черные, полусъеденные табаком зубы, и добавила:
— Коса у меня была. Нагнусь, между ног продену и в зубы возьму. Вот какая была коса.
В огне, словно далекий ружейный залп, лопнули щучьи кишки.
— Русский шаман хочет знать о Священном лесе. Расскажи, — безо всякой дипломатии бухнул Елисей, не отрываясь от оленьей лопатки.
Лондра кивнула. Закурила длинную трубку и долго смотрела в огонь. Потом сказала:
— Священный лес далеко. В Стороне мертвых. Муж мой — Муртик, Узкая Голова, ушел туда. Ловкий был. Мог так сделать. По реке щепка плывет. Он в обласке стоит. Наклонится — ртом щепку выловит. Обласок даже не колыхнется.
Глубокая печаль старой одинокой женщины высветила лицо Лондры, и оно показалось Крылову действительно красивым.
