Улица Иисуса - страница 34

. Зубейда, прислушавшись, решила, что его напев похож на псалмы Дауда, она подумала, что этот высокий, ясный мелодичный голос не может принадлежать больному человеку. Она взяла лютню и стала подыгрывать мотив и тоже запела. Их дуэт быль столь прекрасен, что они, не думая более о заразной болезни, открылись друг другу и увидели, что оба молоды, красивы и здоровы. Далее они не стали противиться зову страсти, тем более что, они были мужем и женой. То есть закон был на их стороне.

Наутро Шамад сказал своей жене: «О, радость незавершенная, мне остался один час провести с тобой, и мы расстанемся». «Почему ты так говоришь»? – спросила Зубейда. «Твой отец взял с меня расписку на приданое для тебя в десять тысяч динаров. И, если я не заплачу ему, то брак будет аннулирован. А меня запрут в тюрьму». «Власть мужа в твоих руках, – возразила девушка, – заплатим ему, и останемся вместе. Разве ты не богат»? «Очень богат, но я жертва разбойников, которые ограбили меня. У меня нет сейчас на руках ни единой полушки». «Я бы сама за тебя заплатила, – сказала девушка, – ты пришелся мне по нраву. Но мой отец из любви к племяннику все мои деньги перенес в его дом. Ведь я не хотела выходить за него, но отец настоял. Он, видите ли, обещал покойному брату. Но ты все равно не печалься. Я дам тебе сто динаров для разговоров с судейскими людьми. Когда они скажут тебе – разводись, ты спросишь у них – какое вероучение позволяет человеку вечером жениться, а утром разводиться. И, что бы они ни говорили, ты будешь упорствовать в своем решении. А, когда с тебя потребуют приданое, попроси отсрочку».

Пока они беседовали, пришел сбир, и передал суть претензий тестя к зятю.

Шамад сунул в руку сбиру пять динаров и спросил: «Какой закон требует, чтобы я развелся на следующий день? «Нет такого закона, – ответил судебный пристав, – а, если ты не знаешь законов, то я могу быть твоим поверенным».

Они отправились в суд, где кади спросил: «Почему ты не разводишься, как было условлено»?

Шамад приблизился к кади, дал ему пятьдесят динаров и спросил: «О, владыка, какое учение позволяет, чтобы я женился вечером, а наутро развелся против своей воли»? «Развод по принуждению не допускается ни одним из толков мусульманского права», – ответил кади.

Увидев, как поворачивается дело, отец девушки потребовал десять тысяч динаров в обеспечении приданого. Шамад попросил отсрочку в три дня. А кади дал ему десять дней и вынес решение, что через десять дней Шамад заплатит десять тысяч динаров или разведется. Шамад с тем и ушел. По дороге домой он на оставшиеся деньги накупил на базаре вина и всякой всячины, и они с женой устроили вечером пир. Потом они пели, играли на лютне, развлекались.

Мелек-Хатун кашлянула. Али взглянул на ханшу.

– К чему вы клоните? – спросила она. – Никак не могу понять.

– Ни к чему. Я просто развлекаю вас, рассказываю историю.

– Но это история, ее смысл свидетельствует не в вашу пользу. Вы же хотите получить мое согласие на развод. А в этой сказке совсем другая мораль.

– Это вы верно подметили, – согласился Али, – я действую себе во вред. Но это лишь свидетельствует о моей искренности и бескорыстии.

– Ладно, допустим. Что же было дальше?

– Дальше рассказывать?

– Не надо. Просто в двух словах. Чем дело кончилось?

– Вам неинтересно?

– Главное произошло, они провели ночь вместе, а уж как они выпутаются, это не так важно. Впрочем, если хотите, можете рассказывать.

– Не буду.

– Почему? Обиделись?

– Расказчика обидеть может всякий, но не в этом дело. Ваше пренебрежение лишило меня вдохновения, теперь уже я сам потерял к сказке интерес.

– А у меня он появился. Чем все-таки дело кончилось? Продолжайте, я настаиваю.

– В течение десяти дней они ели, пели, пили, веселились, занимались…

– Не надо подробностей.

– Вечером десятого дня в дверь постучали. Шамад вышел посмотреть и увидел трех дервишей.

«О, господин, – сказал один из них, – мы чужеземцы, и пища нашей души – музыка и стихи. Мы слышали музыку, доносящуюся из твоего дома, и решили, что найдем здесь приют. Пусти нас и будет тебе награда от Аллаха Великого». Шамад спросил у жены, и та велела впустить их. Им принесли угощения, еду и питье. Но дервиши сказали: «О, господин, а кто играл эту чудесную музыку, и кто пел эти песни? Нельзя ли нам послушать этого музыканта»? «Это была моя жена, – ответил Шамад и, недолго думая, рассказал свою историю, закончив ее словами: «Мой тесть наложил на меня приданое в десять тысяч динаров и завтра последний день отсрочки». «Не печалься, – сказал дервиш, – и держи в мыслях только хорошее. Я шейх дервишеской обители, и мне подчинены десять тысяч дервишей. Я соберу для тебя эти деньги, и ты выплатишь свой долг. Но ты прикажи жене сыграть нам музыку и спеть песню».